|
Уважаемая Татьяна! Миропомазание и елеосвящение – это два совершенно различных таинства. Таинство миропомазания совершается, как правило, сразу после таинства крещения, над младенцем или над взрослым. И в нем подаются Метки: вопросы | елеосвящение | миропомазание | ответы | православие | Святого Духа | соборование | таинства Крещения 16 октября 2009 | 4 комментария
Метки: загадочной | необычного опыта | раскрыта | тайна | Туринской плащаницы | христианской реликвии 15 октября 2009 | 6 комментариев
Метки: Благословение Господа | Великом посту | елепомазание | Иисуса Христа | исцеление души | рабу Божию | Спаса | Таинство Соборования | тела 14 октября 2009 | 6 комментариев
Елеосвящение есть таинство, в котором при помазании тела елеем призывается на больного благодать Божия, исцеляющая немощи душевные и телесные ((Катехизис). Таинство Елеосвящения называется еще «святым елеем», «елеопомазанием» и «молитвомаслием» (от греческ. euhelaion), но чаще «соборованием», «маслособорованием», — по собранию, «собору» пресвитеров, которых апостол Иаков заповедал собирать для совершения таинства Елея. Таинство Елеосвящения есть главное благодатное средство, которое Православная Церковь подает болящим и страждущим для облегчения, уврачевания болезни и для приготовления к христианской, мирной и непостыдной кончине.[1] УСТАНОВЛЕНИЕ ТАИНСТВА Начало елеопомазания как таинства положено Самим Господом, по заповеди Которого Его ученики, врачуя души людей спасительной проповедью Евангелия, врачевали и тела больных помазанием елея: «Мазаху маслом многия недужныя, и исцелеваху» (Мк. 6, 13). И в чинопоследовании таинства говорится: «Помазание священное Твое, Человеколюбче, апостолом Твоим на немощствующия рабы Твоя совершати милостивно заповедавый».[2] Первоначально таинство совершалось, как и миропомазание, чрез возложение рук совершителя (Мк. 16, 18; Деян. 28, 8—9). Воспоминание о таком образе совершения таинства сохранилось и в нашем Требнике — в молитве, читаемой после совершения таинства при возложении Евангелия, как руки Господней, на главу больного. В век апостольский возложение рук для исцеления было заменено помазанием елеем, подобно тому как возложение рук для сообщения Святого Духа новокрещенным было заменено миропомазанием, и право совершения таинства было предоставлено и пресвитерам. Такая практика совершения таинства в апостольское время со всей ясностью представляется в послании апостола Иакова (5, 14—16). После апостолов о совершении таинства Елеосвящения в Церкви Христовой свидетельствуют многие писатели I—V веков, а именно: во II—III веке — Дионисий Ареопагит, Тертуллиан и Ориген; так, Ориген, изъясняя слова ап. Иакова: «болит ли кто в вас», упоминает о возложении рук от пресвитера на больного; в IV в. о таинстве говорит Иоанн Златоуст, в V — историк Созомен. Апостольское предание о таинстве Елеосвящения сохранилось не только у православных и католиков, но и у несториан и монофизитов, отлученных от Церкви в V столетии. ЧИСЛО СОВЕРШИТЕЛЕЙ ТАИНСТВА По заповеди ап. Иакова, таинство Елеосвящения совершается собором пресвитеров. Обыкновенно этот собор составляется из семи пресвитеров, и к этому числу приспособлено последование таинства в нашем Требнике. Число семь в данном случае, по мнению блж. Симеона Солунского, имеет отношение или с числом даров Святого Духа, упоминаемых у прор. Исаии, или числом хождений иерейских вокруг Иерихона, или с числом молитв и поклонений Елисея при воскрешении отрока вдовы соманитянки (4 Цар. 4, 35), или с числом молитв прор. Илии, которыми небо отверсто было и пролил дождь (3 Цар. 18, 43), или, наконец, сообразно числу семикратного погружения Неемана в воде Иорданской, после чего он очистился. Историческое основание седмеричного числа можно полагать в обычае древних христиан, в частности пресвитеров, посещать больных для молитвы о них в продолжение семи дней подряд, и это число, таким образом, составляло полный круг благодатного врачевания. Но Церковь допускает совершение таинства Елеосвящения трем или двум пресвитерам. В крайнем же случае дозволяется совершение таинства и одному священнику, с тем, однако, чтобы он совершал таинство от лица собора священников и произносил все молитвы, сколько их есть. В Новой скрижали на этот счет сказано: «В крайней нужде один священник, совершающий таинство Елеосвящения, совершает силою всей Церкви, которой он есть служитель и которой лице в себе представляет: ибо вся власть Церкви содержится во едином священнике». НАД КЕМ СОВЕРШАЕТСЯ ТАИНСТВО Таинство Елеосвящения совершается над больными на дому или в храме. В древние времена больные, которые могли вставать с одра и ходить, с помощью других были приводимы или привозимы в храм, чтобы в священном месте приобрести отраду для страждущей души и возвратить здравие телу посредством таинства. Иногда они сами оставались на несколько дней в церковном притворе и проводили там дни и ночи, ожидая благодатной помощи от помазания священным елеем. Были случаи, когда и здоровые из предстоящих, «для получения духовного благословения или для утоления некоторого легкого недуга, приступали к сему духовному врачевству».[3] У нас на Руси в древнее время придавали большое значение таинству, считая его одним из самых действенных средств против всякой болезни, в особенности против всякого вида одержимости. Таинство может совершаться не только над тяжелобольными, но и над вообще немощными и чувствующими изнеможение (дряхлые старцы и пр.). Но над здоровыми таинство, как правило, не совершается. В Синодальный период, только как исключение, в Великий Четверг, по древнему церковному обычаю Греческой и Русской Церкви, совершалось архиереями в Троице-Сергиевой лавре, в Московском Успенском соборе и др. местах елеосвящение и над здоровыми; «понеже в Великий Четверток, — говорит святитель Димитрий Ростовский, — на вечери Христос устави Завет Новый Тела и Крове Своея: того ради и сея тайны не неприлично есть причащатися, хотя и здравому человеку, не ведущу дня и часа своея кончины». С другой стороны, при совершении елеосвящения в Великий Четверг над здоровыми телом, слова ап. Иакова: «болен ли кто из вас» (Иак. 5, 14), — принимаются в широком значении, т. е. здесь разумеются не только телесно больные, но и страждущие душевно, — имеющие скорбь, уныние, тяжесть от греховных страстей и т. п. Имея в виду такое широкое понимание таинства Елеосвящения, в Оптиной пустыни и Сергиевом скиту Калужской области оно совершалось для богомольцев по два-три раза в неделю.[4] Больной, принимающий таинство, должен быть приготовлен к принятию его исповедью, и после или прежде елеосвящения больной причащается Святых Таин. В случае смертной опасности больной должен быть исповедан и причащен до совершения елеосвящения (Правосл. исповедь. 118 вопр.). ЦЕЛЬ И ДУХОВНОЕ ЗНАЧЕНИЕ ТАИНСТВА ЕЛЕОСВЯЩЕНИЯ Елеосвящение, как показывает само наименование (греч. elaioa — масло; eleos— милость), есть таинство елея, установленное с целью избавления человека от болезни и прощения грехов. Эта двоякая цель находит свое оправдание в христианском воззрении на природу телесных болезней. Источник телесных болезней, по этому воззрению, заключается в грехе, и первое предсказание о болезнях в человеческом роде явилось вслед за грехопадением первых людей. Когда к Спасителю принесли расслабленного для исцеления от болезни, то Он прямо обращает внимание на источник болезни и говорит: «Чадо, прощаются тебе грехи твои» (Мк. 2, 3—11). В таком же точно соотношении поставлен грех и телесная немощь у ап. Иакова, который, сказав об исцелении болящего чрез помазание елеем и молитву, замечает, что вместе с тем отпускаются исцеленному и его грехи (Иак. 5, 15). Нельзя утверждать безусловно, что все без исключения болезни являются как непосредственное следствие греха; бывают болезни, посланные по Промыслу Божию с целью испытания или усовершенствования веры и надежды на Бога, усовершения в благочестии и добродетельной жизни и др.; такой была, например, болезнь Иова, болезнь слепца, которому Спаситель сказал: «Не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела Божии» (Ин. 9, 3). Однако же большая часть болезней признается в христианстве последствием греха, как это мы видим из многих мест Евангелия (Мф. 9, 2; Ин. 5, 14). Мысль об этой связи греха и болезни проходит явно в православном таинстве Елеосвящения. В чине елеосвящения читаются молитвы как об исцелении болящего, так и об избавлении от грехов, «от страстей, от скверны плоти и духа и всякаго зла».[5] В молитвословиях канона как причина болезни указывается и демонское влияние на человека, действие демонов на тело, как непосредственное, так и чрез грехи.[6] Такой широтой цели («исцеление души и тела», а также приготовление к вечности) отличается елеосвящение Православной Церкви от католического. По учению католицизма, единственной целью елеосвящения служит избавление от грехов и приготовление к мирной кончине, но отнюдь не исцеление от болезни; поэтому оно совершается у католиков только над людьми безнадежно больными, близкими к смерти. Относительно неправильности такого католического понимания таинства писал еще блж. Симеон Солунский, указывая, что католики «умствуют вопреки Спасителю и апостолам Его», неправильно толкуя соответствующие места Священного Писания (Иак. 5, 14—15; ср. Ин. 5, 14; Мк. 6, 13). Такое неправильное понимание таинства иногда встречается и у нас среди верующих, считающих, что только умирающих надо напутствовать этим таинством. Здесь надо оговориться, а именно в том отношении, что нельзя также понимать таинство как что-то такое, что заменяет собой «дерево жизни» и обязательно должно давать выздоровление. Могут быть разные состояния больного: Когда он уже созрел духовно для вечности, или когда продолжение его жизни ему уже не полезно с точки зрения его вечного спасения, и Господь, по Своему неисповедимому благому Промыслу и всеведению, приводит человека к переходу в вечность. Но может быть и другое состояние больного, когда он еще духовно не созрел, еще далек от христианской духовности. Для такого человека необходимо продолжать скорбный путь земной жизни в условиях этого существования, страдать и бороться здесь, на земле, со своей греховностью, чего он не сумел и не успел сделать. И вот по отношению такого больного особо приложима и действенна молитва Церкви о его душевном оздоровлении и телесном выздоровлении. И сама болезнь должна послужить поворотным моментом для души, толчком к внутреннему душевному перевороту чрез покаяние. А с душевным выздоровлением, по вере Церкви, тесно связано и само телесное выздоровление. Болезнь может быть послана Богом и людям высокой духовной жизни для их душевной пользы, для их спасения и совершенствования. Елеосвящению обычно предшествует исповедь. Таким образом, в духовном смысле елеосвящение тесно связано с покаянием. Это не значит, что покаяние есть само по себе недостаточное таинство, но только больной по немощи не может исполнить все условия истинного покаяния. При таинстве же Елеосвящения за изнемогающего больного предстоит пред Господом целый собор Его служителей и, молитвою веры от лица всей Церкви, умоляет Бога даровать недужному вместе с телесным здравием отпущение прегрешений. При этом ради молитв Церкви больному отпускаются особые грехи, разрешение которых он не мог получить в таинстве Покаяния, а именно: грехи давние, забытые и неисповеданные, при условии, однако, общего покаянного настроения больного; грехи «недоуменные» и грехи неведения;[7] грехи, бывшие причиной болезни, но болящий не знал о них; грехи, которые больной, по тяжкой немощи своей, не в состоянии в настоящий момент рассказать духовнику или не может теперь загладить добрыми делами. Все эти и подобные им грехи, как пишет блж. Симеон Солунский, благодатию Божией отпускаются болящему чрез таинство Елеопомазания.[8] ЧИНОПОСЛЕДОВАНИЕ ТАИНСТВА ЕЛЕОСВЯЩЕНИЯ Для совершения таинства поставляется стол, а на нем блюдо с пшеницей, крест и Евангелие. Зерна пшеницы символически указывают на новую жизнь — по выздоровлении, и после всеобщего воскресения (Ин. 12, 24; 1 Кор. 15, 36—38), а крест и Евангелие — на присутствие Самого Иисуса Христа. Сверху пшеницы ставится пустой сосуд («кандило праздное», т. е. порожняя лампада), в который вливается елей, служащий видимым знаком благодати исцеления (Мк. 6, 13), в соединении с вином, в подражание врачевству, употребленному упоминаемым в евангельской притче самарянином (Лк. 10, 34). Вокруг сосуда в пшеницу водружают семь стручьев («стручцев», или палочек, обвитых хлопчатой бумагой или ватой) для помазания. Обыкновенно сюда же вокруг сосуда вставляют семь зажженных свечей, изображая этим седмеричное число совершителей таинства. В состав последования Святого Елея входят три части: молебное пение, освящение елея и само помазание елеем. Первая часть (до великой ектении) представляет собой молебное пение и есть сокращение утрени, совершаемой в дни поста и покаяния.[9] Священники в фелонях становятся около стола; они, как и все присутствующие во время совершения таинства, имеют зажженные свечи. Первый из священников, окадив стол (и елей на нем), иконы и всех людей, обратясь к востоку или в сторону икон, произносит возглас: «Благословен Бог наш...». После обычного начала, — Трисвятого и по Отче наш, — читается 142-й псалом, который представляет сокращение шестопсалмия, произносится малая ектения, бываемая на утрене. Затем поется на 6-й глас Аллилуиа (вместо «Бог Господь»), как во время покаянное, и покаянные тропари: «Помилуй нас, Господи, помилуй нас». После этого читается 50-й псалом и поется канон: «Моря чермную пучину» — Арсения, епископа Корфского (IX в.). Припев к тропарям канона в Требнике не указан. В древних Требниках московского издания указан припев: «Милостиве Господи, услыши молитву раб Своих, молящихся Тебе».[10] Иногда употребляется несколько измененный припев Требника Петра Могилы: «Многомилостиве Господи, услыши нас грешных, молящихся Тебе». В южнорусских Требниках встречается другой припев: «Услыши нас, Господи, услыши нас, Владыко, услыши нас, Святый».[11] (Этот припев, следуя указанию львовского Требника 1695 г., поют в Киеве также при каждом помазании больного.) После 3-й, 6-й и 9-й песни канона полагается малая ектения.[12] После канона поется «Достойно есть», читается ексапостиларий, и затем поются стихиры. В каноне и стихирах больному испрашивается от Господа исцеление от недугов и болезней душевных и телесных. После стихир читается: Трисвятое по Отче наш — и поется тропарь: «Скорый в заступлении един сый, Христе». Затем следует вторая часть чинопоследования таинства — освящение елея. Вторая часть. Диаконом (или первым священником) произносится ектения: «Миром Господу помолимся», в которой прилагаются прошения о благословении елея силою и действом и наитием Святого Духа. После ектении первый из священников читает «Молитву над кандилом с елеем», в которой просит Бога освятить елей и соделать его целительным для помазуемого. Остальные священники также читают эту молитву тихо, подобно тому как во время призывания Святого Духа в таинстве Евхаристии при соборном служении. Во время чтения этой молитвы («во елико же глаголется молитва от священников») поются тропари — Христу Спасителю, апостолу Иакову, святителю Николаю, Димитрию Мироточивому, целителю Пантелеимону, святым бессребренникам, апостолу Иоанну Богослову и Пресвятой Богородице. Далее следует третья часть — совершение самого таинства Елеопомазания. Третью часть Елеосвящения составляют семь чтений из Евангелия, семь молитв и семь помазаний святым елеем, с произнесением одной и той же совершительной молитвы. Представим эту семикратно повторяющуюся часть последования таинства в виде схемы. Диакон: Вонмем. Очередной священник: Мир всем. Хор: И духови твоему. Диакон: Премудрость, вонмем. Чтец (и хор): Прокимен. Диакон: Премудрость. Чтец: Название Апостола. Диакон: Вонмем. Священник (по прочтении Апостола): Мир ти. Чтец: И духови твоему. Хор: Аллилуиа (трижды). Священник: Премудрость, прости, услышим Святаго Евангелия, мир всем. Хор: И духови твоему. Священник: От… Святаго Евангелия чтение. Хор: Слава Тебе, Господи... После Евангелия одна и та же во все семь раз ектения: «Помилуй нас, Боже...». И после возгласа читается очередным священником в слух всех каждый раз особая молитва о даровании больному исцеления и прощения грехов. Затем совершается помазание елеем больного при чтении (совершительной) молитвы: «Отче Святый, Врачу душ и телес...» (Помазание совершается после слов: «исцели раба Твоего...»). Так как помазание совершается во время чтения этой молитвы, то священнику надо знать ее наизусть. Эта совершительная молитва произносится семь раз при каждом из семи помазаний. При чтении этой молитвы «вземлет иерей стручец, и омочив и (его) во святый елей, помазует болящаго крестообразно — на челе, на ноздрях, на ланитех, на устех, на персех, на руках на обе стране» (Требник), т. е. помазывает те части тела, чрез которые грех удобнее всего вселяется в душу человека.[13] После каждого помазания, по указанию древних Требников, полагается стирать бумагою или ватой помазанные святым елеем части тела. Этот порядок, по числу совершителей таинства, повторяется семь раз, причем каждый раз читаются другие прокимны, Апостол, Евангелие и приспособленная к ним молитва после сугубой ектении. (После каждого помазания принято гасить одну из семи свечей, воткнутых в пшеницу.) После седьмого помазания на главу больного возлагается письменами вниз Евангелие, как бы рука Самого Господа. Евангелие (левыми руками) поддерживают священники, а первенствующий священник в это время (не возлагая рук) читает во всеуслышание разрешительную молитву, в которой говорится: «Царю Святый… не полагаю руку мою грешную на главу пришедшаго к Тебе во гресех… но Твою руку крепкую и сильную, яже во Святом Евангелии сем, еже сослужители мои держат на главе раба Твоего...».[14] Таким образом, в этой молитве, читаемой первенствующим священником, и в священнодействии принимают участие и прочие священники. Обыкновенно больной во время чтения молитвы повторяет: «Господи, помилуй». Снятое с головы больного Евангелие дают ему целовать. Затем диакон произносит сокращенную сугубую ектению: «Помилуй нас, Боже», и поются тропари святым бессребренникам и Пресвятой Богородице. И бывает отпуст, на котором воспоминается святой апостол Иаков, завещавший совершать над больными елеосвящение (см. Требник). В конце священнодействия принявший таинство испрашивает благословения и прощения у священников.[15] СОКРАЩЕННЫЙ ЧИН ТАИНСТВА ЕЛЕОСВЯЩЕНИЯ В СЛУЧАЕ ОПАСНОСТИ СКОРОЙ СМЕРТИ БОЛЬНОГО Если священник будет позван совершить таинство Елеосвящения над больным, находящимся в смертной опасности, тогда должен прежде исповедать больного и сразу же после исповеди причастить его Святых Таин, и только после этого совершать над ним елеосвящение. Над опасно болящим священник может сократить чин елеосвящения, «да не долгих ради молитв сицевыя Божия благодати тайною сею подаваемыя лишен, преставися» (Требник Петра Могилы). В таком случае, по указанию Требника Петра Могилы, священник после обычного начала, оставляя псалмы, канон и тропари, начинает таинство с мирной ектении, затем читает: молитву над елеем, Апостол и Евангелие, молитву первую (в сокращении) после Евангелия и совершает помазание больного по обычаю с чтением совершительной молитвы. Таинство считается совершенным, если священник после освящения елея успеет хотя бы однажды прочитать над больным совершительную молитву и совершить помазание святым елеем. Если больной не умрет после первого помазания, то должно восполнить упущенное сначала (псалмы, канон, тропари и др.), и потом уже читать второй Апостол, второе Евангелие, молитвы и второе помазание и до конца совершить чин таинства. Если больной умрет во время совершения таинства, то священник должен тотчас же прекратить совершение елеосвящения. Елей, оставшийся от помазания, не может быть употреблен для другого какого-либо помазания, но должен быть сожжен (обычно в храме в лампадах или в кадиле), или, если больной умрет, то возливается крестообразно на него священником при погребении. Стручцы и зерна также сжигаются в печи или кадиле. О совершении таинства Елеосвящения на Пасху и Светлую седмицу — даны указания у Булгакова, «Настольная книга священно-церковнослужителей». ИСТОРИЯ ЧИНОПОСЛЕДОВАНИЯ ТАИНСТВА ЕЛЕОСВЯЩЕНИЯ Последование елеосвящения получило свой вид и состав постепенно, как и все другие виды церковной службы. Вначале, в первые века, оно было немногосложно, состоя из нескольких псалмов и нескольких молитв при освящении елея и при помазании тела елеем. К этому, вероятно, присоединялись еще чтения из Апостола и Евангелия и в заключение молитва с возложением рук на главу больного, помазанного елеем. В IV и V вв. труды святителей Василия Великого и Иоанна Златоуста по устройству богослужения коснулись и таинства Елеосвящения. По крайней мере несомненно, что одна из молитв, ныне читаемых при помазании больных святым елеем: «Благодарим Тя, Господи Боже наш», — принадлежит Василию Великому (6-я), а другая: «Господи Боже наш» (5-я по общему счету), — принадлежит Иоанну Златоусту. В последовании Григория Великого приведены шесть молитв. Около VII века начинает входить в употребление чтение семи молитв, или пение семи покаянных псалмов, приличных таинству. И вообще в это время становится заметным влияние седмеричного числа на построение чина елеосвящения. В IX веке был составлен канон Арсением, епископом Корфским, и уже существовало семь молитв, произносимых при помазании, хотя некоторые из них короче ныне существующих. Из молитв, существующих в нынешнем последовании святого елея, древнейшими оказываются: первая наша молитва по освящении елея «Господи, милостию и щедротами...»; третья молитва при помазании больного «Владыко Вседержителю, Святый Царю...» и, наконец, молитва совершительная: «ОТЧЕ СВЯТЫЙ, ВРАЧУ ДУШ И ТЕЛЕС...», встречающаяся в первый раз в чине IX в. По словам Симеона Солунского, еще в XV в. она читалась тайно при елеосвящении. Чтение же этой молитвы при всех семи помазаниях вошло в церковную практику в позднейшее время — в XIV—XVI веках. [1] Помазание освященным елеем у православных христиан употребляется во многих обстоятельствах. Оно преподается и пред крещением, и от лампад, теплящихся пред св. мощами и иконами, и по благословении на всенощных бдениях пред великими праздниками, и для врачевания зол и болезней (св. Ефрем Сирин, Слово 148). Но такого рода помазание не есть таинство. [2] Последование канона, песнь 1, 3. [3] Новая скрижаль. Ч. II, гл. 16, п. 3. [4] 1 О чине елеосвящения в Великий Четверг, который совершался в Московском Успенском соборе и др. местах в XVII—XIX вв. — см. К. Никольский. Устав и Н. Красносельцев. К истории православного богослужения. Казань, 1889. [5]Молитва на освящение елея. [6] 3-я стихира по каноне; 1-й и 3-й тропари на освящение елея. Канон, песнь 9, 3; 4, 2; 6, 2; 7, 4. [7]Из писем преподобного Амвросия Оптинского. [8]Ср. у Красносельцева: К истории православного богослужения, с. 89—91. [9] Это сходство объясняется тем, что в IX—XIV вв. утреня соединялась с этим таинством. А молебное пение, положенное пред елеосвящением, совершалось вечером, накануне совершения таинства. [10] См. Требники, изданные в Москве, 1639 и 1651 гг. [11] Поют также и такой припев к тропарям канона (из Требника Петра Могилы): «Владыко Многомилостиве Господи, помилуй и исцели (страждущаго) раба Твоего». В Киеве имеет место практика, следуя указанию львовского Требника 1695 г., употреблять и такой припев: «Господи, услыши молитву раба Твоего, молящегося с нами Тебе». В западном крае употребляют припев: «Помилуй мя (нас) Господи, яко немощен есмь (немощны есмы)». Этот припев употреблялся в древности, в XIII—XVI вв., в «Молебном каноне за болящего». [12] В Требнике Петра Могилы после каждой песни указано петь следующую катавасию: «Возстави от болезни раба Твоего, Милостиве, яко мы усердно к Тебе прибегаем, к Милостивому Избавителю, всех Владыце Господу Иисусу». [13] Если елеосвящение совершается не над одним, а над несколькими недужными, то во время помазания св. елеем поется стихира гл. 8 (практика г. Киева): «Господи, оружие на диавола Крест Твой дал еси нам, трепещет бо и трясется, не терпя взирати на силу его, яко мертвыя возставляет, и смерть упраздни. Сего ради покланяемся погребению Твоему и востанию». Или же поется припев: «Услыши нас, Господи, услыши нас, Владыко, услыши нас, Святый». [14] Если елеосвящение совершает один священник, то последние слова следует заменить так: «…яже во Святем Евангелии сем, лежащем на главе раба Твоего». [15] По Требнику Петра Могилы, после того как больной испросит благословения и прощения у совершителей таинства, предстоятель и с ним все прочие иереи отвечают: «Бог Милостивый да простит вся согрешения твоя и да благословит и помилует тя щедротами Своими и воздвигнет тя от одра болезни твоей, и здрава тя сотворит, Сый благословен во веки, аминь». И говорит «начальствующий иерей» краткое назидание больному. Источник: http://www.pravoslavie.ru Метки: благодать Божия | больного | душевные | елеем | елеосвящение | исцеляющая немощи | катехизис | помазании тела | Таинство | телесные 14 октября 2009 | 1 комментарий
Он был введен святым князем Андреем Боголюбским, внуком Владимира Мономаха, в XII веке. Само чудо, произошло в храме во время вечерней службы, когда Константинополь - тогда православная греческая столица - был осажден. Все находившиеся в церкви, в том числе император Лев, его жена и святой Андрей молились об избавлении от врага. Святой Андрей вдруг увидел Пресвятую Деву, шествовавшую по Метки: Андреем Боголюбским | Владимира Мономаха | князем | муже | на Руси | Покров | православные молятся | Пресвятой Богородице | семье 14 октября 2009 | 4 комментария
В былые добрые времена, когда мы еще не так были искушены буржуазным образом жизни, одним из любимых развлечений от нечего делать были просмотры разного рода фильмов-ужасов. Все это щекотало нервы. Было отчасти мерзко, отчасти захватывающе. Но главное – время проходило быстро, и даже с интересом. Метки: буржуазным | любимых развлечений | образом жизни | опасных состояний | священник | человека 5 октября 2009 | 1 комментарий
Метки: континентов | красота | множество стран | православным миссионером | священник | Соединенных Штатов | Церкви 5 октября 2009 | 4 комментария
Метки: бессребреники | Дамиан | древние времена | Косма | Малой Азии | родные братья. отечество | святые 4 октября 2009 | 5 комментариев
То было время страшных хрущевских гонений: храмы закрывали, рушили… Мы жили в городе Прилуки Черниговской области. И в наших краях закрыли много храмов и монастырь. В Прилукском районе было тридцать храмов, а осталось восемь. Батюшки тогда были еще все дореволюционные. Мне повезло: им было в ту пору по 60, 70, 80 лет. В городе было три храма, они не закрывались. В одном храме служили два священника, в другом – два и в третьем – один. В городе жило также много священников, которые служили в сельских храмах. Что интересно, батюшки у нас всегда по улице ходили в рясах, в сапогах, в скуфейках, правда, без крестов. Бывало, в день какого-нибудь церковного праздника сидишь в школе на уроках, потом выглянешь в окно, а по дороге батюшки идут с палочками, в рясах, монахини в скуфейках. Раньше за городом были Ладанский[1] и Густынский[2] женские монастыри. Громадные монастыри – в них было около восьмисот насельниц. Обитель закрыли, и монахини, человек тридцать, стали жить в городе. Селились по три-пять человек в доме. В 70–80-х годах были еще живы игуменья и благочинная. В нашем храме пономарем была монахиня, на хорах монахини, псаломщица монахиня, – везде монахини. Вот и получился монастырь в городе. Конечно, милиция матушек гоняла, их принуждали дать подписку не ходить «по форме». А батюшек не трогали. Все батюшки (в городе их было человек десять-пятнадцать) по улице ходили в рясах. Когда я был маленький, я думал, что батюшка бесплотный, ангел, святой. Устав у нас в храме был монастырский. Правда, на утрени читалась одна кафизма, – одна полная, а не две и не три. И вот что еще интересно. Я с детства ходил в храм, но батюшки меня в алтарь не пускали. Это очень хорошо. Сейчас в алтаре дети только балуются и играют. Раньше священники благословляли: «На клирос, на хор». Вот и меня благословили петь. Пришел я на клирос, а там столько книг! Думаю: как же бабушки разбираются, понимают? Потом сам научился. В 15 лет мог полностью вести службу, управлять клиросом, знал все гласы, устав. Власти нас не трогали. Наверное, в то время был какой-то разумный уполномоченный. Конечно, прилукские матушки оказали влияние на мое воспитание. Нынешние монахини не похожи на царских, дореволюционных, с теми не сравнить. Что отличало их от современных монахинь? Они были очень простые по жизни. И что интересно, я тогда был подростком, а они общались со мной на моем уровне, на том языке, который был понятен и близок мне. Мне было 12 лет – и им «12», мне 16 – и им «16». Я со всеми разговаривал «на ты». Они вели себя ровно, непринужденно и располагающе. Сейчас, если к игуменье подойдет 12-летний мальчик, она задерет нос. А те матушки, с которыми я дружил, были другие. Некоторые из них с 7 лет жили в монастыре. Свой выбор я сделал лет в 10. В нашем храме за свечным ящиком стояла монахиня Макария. Она была из Ярославской области, очень грамотная, раньше преподавала в детском доме. В 53-м году ее из детского дома выгнали, и она поступила в монастырь. Мать Макария очень хорошо умела обращаться с детьми. Вот она меня и воспитывала. Помню, в 4-м классе школы нам сказали: «Бога нет». Я прихожу к ней и говорю: «Знаете, матушка, в школе сказали, что Бога нет. Как же вы говорите, что Бог есть?». Она говорит: «Да ты что? Бог есть! Ты им не верь». Помогало. Я больше матушкам верил. Вторая матушка, Любовь, 1885 года рождения, была у нас алтарницей. Она меня попросит: «Приди, Саша (так меня звали в миру), огород покопай». Я и приду. Так матушки меня приучили к себе ходить. Жили они впятером. Молились дома. Монахини забрали с собой святые образы из монастыря, все стены у них были в иконах; в комнате горело восемнадцать лампадок, стоял сундук книг в кожаных переплетах. Лампадки горят, они молятся… Мне, мальчишке, все это было очень интересно. Иногда я прогуливал школу, приходил к матушкам. Стали вызывать моих родителей, в основном, отца, в райисполком: почему ваш сын ходит к монахиням? Причем, до 4-го класса они меня не трогали. Потом видят – я уже взрослый мальчик, вот и стали отца вызывать. Мать – полбеды, а отец придет злой, отпорет меня ремнем. Если матушки дадут мне какую-нибудь книжку или иконочку, он их сожжет. Тяжело было в детстве. Была такая страшная домашняя война. То директор вызывает, то дома родители лупят. Что делать – не знаю. Потом отец сказал: «Всё, мы тебя выгоним из дома». Я прихожу к матушке Любови: «Матушка, ты знаешь, отец сказал, что выгонит». Она говорит: «Ты не переживай. Мы тебя примем к себе. Мне скоро 90, меня уже в тюрьму не посадят». Я прихожу к отцу: «Ты знаешь, меня матушка Любовь примет». А он: «Ах, старые ведьмы!» Но после этого меня перестали выгонять из дома, нечем стало пугать. Конечно, монахи царского пострига по-разному воспринимали события 20–30-х годов, по-разному отнеслись к Декларации митрополита Сергия. Например, одна матушка, Иустина, в храм не ходила. Она недавно умерла, прожила 107 лет. Называла себя «тихоновкой». Она приходила к матушкам в гости, всех батюшек наших признавала… но до конца, до смерти она не признала Московский Патриархат. У нее был свой батюшка, кто – не знаю, всё тайно было. Говорят, он исповедовал, причащал «тихоновцев». А отпевал ее наш батюшка, потому что их священника уже не было. Другие матушки – мать Любовь, мать Рафаила – признавали Патриаршую Церковь. Молились матушки, как в монастыре, совершали полный монастырский круг: читали утренние молитвы, полунощницу, потом обедницу, старшая матушка читала Евангелие, младшая – Апостол. Вечером читали Псалтирь, вечерню, утреню. Суточный круг они дома вычитывали полностью. Приду к ним, надену апостольник, рясу, клобук… Я был похож на девочку. Они смеются… Матушки, эти старые монахини, бабушки по 90 лет, так вкусно готовили, как сейчас готовить не умеют. Благодаря им я и попал в монастырь. Естественно, лет в 15–16 меня обуревали страсти, колебания. Как у многих, и у меня в юности был такой период, когда мне пришлось самому решать, по какой дороге идти. Конечно, никакого сопротивления церковной традиции у меня никогда не было. Кстати, в семьях священников часто налицо некоторое принуждение к молитве: иди в храм, молись… Кроме того, обыденная жизнь священника не всегда совпадает с жизнью церковной. Порою лучше ничего не знать о домашней жизни священника, лучше не видеть эту семью… Я знаком с такими семьями, где домашняя жизнь совершенно не совпадает с внешней: в храме батюшка один, а дома – совершенно другой. Дети смотрят на отца: что ж ты, папа, врешь: дома ты такой, а в храме – другой. Поэтому порой дети священников вырастают безбожниками. В наше время это просто беда. У меня же дома, наоборот, воспитание было безбожное. Родители говорили: «Не ходи в храм, сходи в кинотеатр. Что ты связался с бабушками – старыми ведьмами? Посмотри, какие девочки красивые, а ты куда идешь?» И восставал дух противления. Может быть, если бы они сказали: «Иди в храм, не ходи в кинотеатр», дух противления тоже родился бы. Но у меня было иначе. Отец ругался: «Зачем ты утренние молитвы читаешь? Лучше телевизор посмотри». Но матушки меня поддерживали постоянно. Потом была армия. Перед армией я решил точно: уйду в монастырь. Сильно молился, чтобы рядом храм был, так как все детство проходил в церковь. Как же два года без службы? Тем более я клиросный человек, певчий. Провожать меня пришел весь хор. Забрали меня в Чернигов, там всех распределяли по двум точкам: Киев или Одесса. Киев рядом, в 140 км от моего дома, от Прилук. А Одесса – в 600 км. Думаю: «Господи, хорошо бы в Одессу, там же монастырь мужской[3], семинария духовная». И точно – меня направляют в Одессу, и воинская часть оказалась в одном районе с монастырем. Даже звон колокольный был в части слышен. Помню свою первую Пасху в армии. Приближается праздник, и я думаю: как же пойти на службу? Пришел к дежурному по части и говорю: «Товарищ старшина, отпустите меня на службу». Он говорит: «Хорошо. Я в документах отмечу, что ты в части ночуешь (потому что приказ был – не давать на это воскресенье увольнение), но, если ты попадешься, – я тебя не отпускал, ты в самоволке». Я пришел в монастырь. Это 77-й год, милиции много, а я в форме. Милиционеры говорят: «Переоденься, или мы тебя заберем». Семинаристы дали мне костюм, переодели меня. Пасху мы отслужили, я разговелся с братией. Дали мне с собой в часть два ведра яиц, куличей, а для старшины, который меня отпустил, – литра три вина. Я вернулся, каждому дал яичко (а у нас в роте было 110 человек), дежурному по части дал банку вина. Все остались довольны. А вечером меня вызывают в штаб: «Где ты был на Пасху?» – и в каталажку меня посадили на ночь. Утром меня вызывает замполит части майор Дьяконов и говорит: «Ты что, в церковь ходишь?». Я отвечаю: «Хожу». Он говорит: «Хорошо, ходи в церковь. Я буду давать тебе увольнение каждое воскресенье. У моей жены отец священник. Только языком, пожалуйста, не болтай. Не веди никакой пропаганды в части – тогда будешь каждое воскресенье ходить в монастырь». У него была машина, а в Одессе была ремонтная мастерская. После того разговора он меня всегда в субботу вызывал: «Иди, сутки увольнение, уборку сделать в мастерской». Я прихожу в мастерскую, час-два поработаю, мне за это еще три рубля дают, – и на сутки иду в монастырь. Так каждое воскресенье и праздники. Потом меня поставили охранять военную аптеку. Я должен был там ночевать. Закрою ее вечером, перекрещу – и в монастырь на ночь. Утром прихожу – окна целые, двери целые. Так я служил. Пел, читал в обители, помогал братии. Насельники монастыря тогда были все в очень преклонном возрасте, молодых не было, поэтому помощь им была нужна всегда. 10 июня 1978 года я пришел в форме на прием к владыке Сергию, митрополиту Одесскому[4], в монастырь (там были архиерейские покои). Ранее наместник монастыря мне передал слова владыки: «Отслужит армию – пусть придет ко мне на прием». Вот я и явился: «Я отслужил армию. Что мне дальше делать?» Он постоял, подумал, а потом говорит: «Оставайся в монастыре. Если ты уедешь домой, к нам не вернешься». Я ему поклон земной сделал. Так и остался в обители. Я поступил в одесский монастырь при отце наместнике Серафиме[5]. Он тогда только приехал из Иерусалима. Постригли меня через 5 месяцев, а через 8 месяцев – рукоположили. Пришел я в монастырь 10 июня, а 7 марта уже стал иеродиаконом. Был мне тогда 21 год. Когда я поступил в монастырь, то формально сразу поступил и в семинарию, так как молодых людей в монастыре только после семинарии прописывали. А остальные могли быть прописаны только при наличии 25 лет рабочего стажа, то есть уже в возрасте лет 47–50. Отца Кукшу[6] в Одессе мне уже не удалось застать. Тогда другие были, тоже замечательные подвижники. Помню отца Михея, бывшего насельника Троице-Сергиевой лавры. В 1957 году он был отправлен в Одессу за то, что отчитывал бесноватых. В Александровском женском монастыре под Одессой служил еще один удивительный батюшка, архимандрит Алексий (Филозов). У него гнили ноги, но он продолжал служение, чтобы храм не закрыли. Второго батюшку в этот храм власти не давали ставить, вот он один и служил. А в тех краях живут молдаване, болгары – народ верующий. Он рассказывал: «Представь, пять тысяч причастников, и я один. Это в 70-е годы! Исповедь делал общую, причащал до 5 часов вечера на праздники, а потом сразу начинал вечерню. Он служил 20 лет каждый день. Одесский монастырь я вспоминаю с любовью. И владыка Сергий меня уважал. Ведь он сам меня в монастырь принимал. Однако получилось так, что мне пришлось уйти в Псково-Печерский монастырь. К тому времени прожил я в Одессе уже пять лет. В монастыре были неудовольствия, потому что мама владыки, монахиня Феодора, жила на территории монастыря. Она носила два креста, ее награждал патриарх Алексий I. После смерти игуменьи одесского Михайловского женского монастыря и закрытия обители мать Феодора заботилась о сестрах. И в Одессе она была негласной игуменьей. У нее собирались матушки, и в одних стенах получилось два монастыря – мужской и женский. Часть матушек жила на территории обители, а часть – в городе. Матушка была хорошая, очень любила монахов, особенно молодых, всегда их поддерживала. И вот в один прекрасный день меня вызывает владыка и говорит: «Поедешь на приход». Я отвечаю: «Я приходы не люблю и ехать не хочу». – «Поезжай на приход, я отпущу на месяц». Поехал. На Рождество приезжаю обратно. «Поезжай еще на один приход». Спрашиваю: «Почему на приход?». – «Денежек заработаешь». Я говорю: «Зачем мне деньги?» – «Ну, побудь на приходе…» Некоторая холодность уже чувствовалась в отношении. Я думаю: «Что случилось?» Сначала никак не мог ничего понять, жил на приходе месяца три-четыре. Потом мне сказали: «Будешь на приходе служить». Тогда взял я отпуск и поехал в Печоры. Там стал петь, читать… Месяц пожил. Отец наместник Гавриил[7] сразу на меня обратил внимание, потому что певчих там не было, а я пел басом. Когда я стал домой собираться, мне передают: «Отец наместник спрашивает, не желаешь ли ты остаться у нас?» Я говорю: «Я не против». Все равно меня на приход отправили бы. «Иди к наместнику». Я пошел к наместнику. Он дал мне 200 рублей на дорогу. «Пиши, – говорит, – прошение». Я спрашиваю: «Как, так сразу?» – «Это не твое дело, пиши». Я написал прошение, приезжаю в Одессу, мне дают указ. Вызывает меня владыка Сергий: «Ты что, собрался в Печоры?» – «Да, владыко». – «Ну, хорошо, пиши прошение». Написал прошение – сразу же меня и отпустили. Проходит лет десять. Приезжает владыка Глеб Полоцкий[8], в прошлом преподаватель Одесской духовной семинарии. Он преподавал у нас литургику. Увидел меня, говорит: «Слава Богу, что я тебя, Антоний, увидел здесь. Я хочу у тебя попросить прощения». – «За что?» – «Ты что, не знаешь за что?» – «Не знаю, владыко». – «Ну как же, – говорит, – ведь ты написал письмо на матушку Феодору…» – «Какое, владыко, письмо? В первый раз слышу». – «Было письмо написано митрополиту Сергию, клевета на мать Феодору…». Владыка Сергий мне говорит: “Посмотри, чей это почерк?” – “Антония…” И Антония сразу без суда и следствия на приход». А я и не знал всего этого. Говорю: «Владыко, могу тебе поклясться, что я об этом в первый раз от тебя слышу. Спасибо, что сказал, а то я до сих пор не ведал, почему меня на приход отправили». – «Ну, прости меня, я думал, что ты написал…» Кто письмо писал – неизвестно. Может, кто-то написал моим почерком. Могли позавидовать. Вот так я попал в Печоры. Иначе я в жизни не выехал бы из одесского монастыря. И сегодня мне этот монастырь постоянно снится. Не Печоры, не другие места. Первый монастырь не выходит из головы. Хотелось бы туда поехать, но не еду – боюсь, что там останусь. *** В Печорах я застал многих замечательных батюшек: отца Адриана[9], отца Иоанна[10], отца Александра[11], отца Нафанаила (казначея)[12], схииеродиакона Марка[13]. В то время были старцы интересные. Эти батюшки были ангелами. Я вспоминаю их жизнь. Отец Серафим[14], ризничий монастыря, редко разговаривал, только по делу, лишнего слова от него не услышишь. Отец Нафанаил днем и ночью не спал, все трудился: послушание казначейское непростое. У отца Иоанна всегда народ толпами. Иеродиакон Анатолий[15], уставщик, без руки, был очень интересным человеком. У него высокое смирение было, ангельское. Такого смирения я ни у кого не видел. А какой замечательный батюшка отец Александр, бывший благочинный… Этот человек был одна любовь. Он каждый день был в храме. Отец Адриан тоже постоянно ходил на службу. Я с ним рядом жил, он простой человек, очень добрый. У братии произошел конфликт с наместником отцом Гавриилом, вследствие чего десять человек, куда входил и я, покинули обитель. Когда я уходил, то попросил прощения: «Отец наместник, простите, я пришел взять благословение». Он говорит: «А чего тебе не хватало?» Действительно, ко мне он относился… ну нельзя было лучше относиться. Конечно, я глупость сделал. Может быть, это Промысл Божий. Я просто поддержал братию, хотя не нужно было. Они пришли ко мне в келлию мою подпись брать. Я подписывать не хотел. А они: «Да как же, Антоний, ты же видишь, что творится, как же ты не подпишешь? Ведь там владыку Феодора (Текучева) обижают». Я говорю: «Ну, хорошо, подпишу, но ведь из монастыря выгонят». Так и получилось: только нас не выгнали, а мы сами ушли. Из обители я уходить не хотел, потому что без монастыря я просто жить не мог. Потом было очень тяжело. Вот сейчас я смотрю – и на меня в монастыре обижаются, хотя я стараюсь делать все как следует, потому что я знаю эту жизнь: жил в двух монастырях, видел, как обижают и как не обижают, знаю, как легче монаху жить. Я стараюсь сейчас создавать все условия для братии: и в отношении пищи и одежды, и в богослужении. Все равно обижаются. Я говорю: «Нету на вас наместника Гавриила, надо вам Гавриила, хотя бы на месяц. Вы бы узнали, что такое монастырь». А владыка Гавриил – не жадный, добрейший человек, любил давать подарки, принимать гостей, но характер у него жесткий. И еще: владыка Гавриил – человек глубоко верующий. Я вспоминаю, как он молился: службы были всегда насыщенные, длинные, он любил поминать святых на литии в субботу вечером, – лития, наверное, час шла. Он любил торжественные, продолжительные, красивые службы. А характер у него, был, конечно, не мед. Впрочем, я считаю, что если бы я попал в его шкуру, я поступал бы так же, как и он, потому что по-другому нельзя было тогда поступать. *** В 1983 году мне дали приход в селе Дуброво Темкинского района Смоленской области. Там девять домов было, от дороги 12 км пешком идти по грязи. А храм громадный, на три тысячи человек. Крыша в нем текла, окна были разбиты еще с войны. Но он никогда не закрывался, и иконы сохранились. Две бабушки при церкви. Остальные полуверующие-полуневерующие. Ни одного певца, ни одного чтеца – никого. Что делать? Для меня после монастыря это дикостью было – я привык к братскому хору. А здесь – внук на бабушку матом, бабушка матом на внука. Это у них для связки слов, обычный разговор. Я испугался. Я такого не слышал, не видел – я в монастыре жил. В Печорах я водил экскурсии, и у меня было много знакомых в Москве. Поехали мы вместе с ними помолиться на могилку к схиархимандриту Амвросию Балабановскому[16]. Он постриг в монашество восемьсот человек, прожил ровно 100 лет. Матушка Серафима[17], его келейница, говорила, что, на самом деле, он жил 110 лет, это по паспорту меньше. После его смерти некоторые его чада, матушки, перешли ко мне, человек двадцать. Наутро мать Серафима дает мне 50 рублей и говорит: «Будет у тебя всё нормально». После этих 50 рублей не было у меня такого случая, чтобы я остался без денег. Эта матушка преподала мне благословение Божие от батюшки покойного. В следующем году вызывает меня владыка Феодосий[18] и говорит: «Знаешь, в Борисоглебе есть красивый храм, этот приход собираются закрывать». А там было два храма, и в радиусе 5 км – ни одного дома; две речки сходятся в полуостров. Место чудное. Настоящий скит. Я думаю: «Слава Богу, буду жить в лесу». Тут надо сказать, что, когда я только начал служить в Дуброво, ко мне стало приезжать много молодежи из Москвы. В то время была такая молодежная волна. Сразу доложили об этом уполномоченному Совета по делам религий в Смоленск: к Антонию девки едут, что-то непонятное творится. А уполномоченный отвечает: «Хорошо, хорошо, пусть едут». Тогда владыка Феодосий говорит: «Переведу Антония в Борисоглеб». А уполномоченный: «Да-да, здесь ему не развернуться, здесь все-таки село, а там с девками будет жить в глухой деревне, может, и правильно, пусть туда едет». Вот владыка мне и говорит: «Знаешь, хорошо, что уполномоченный согласился, считает, что ты гарем себе развел». Ну, думаю, слава Богу. Так меня туда и перевели. Приехал в Борисоглеб. Там два храма. Один – конца XIX века, другой – конца XVIII. Этот храм недавно сгорел. Смотрю: кресты попадали, окна с войны пулями пробиты, сколки в иконах. Храмы, конечно, не закрывались, престолы нетронутые, благодатные. Электричества не было, но дух еще тот, царский, намоленный. Храмы уже стали коситься, текут, гниют… Я перво-наперво – к матушке Серафиме, к батюшке Амвросию. Матушка приехала ко мне, ей 85 лет, у нее много духовных чад – все-таки, она восприемница восьмисот пострижеников. И пошел народ, каждый день. Деньги стали поступать, посылки… Я за лето перекрыл два храма, за один сезон всю живопись восстановил благодаря матушке Серафиме. Потом я заболел, в больнице полежал, и меня перевели в Никольский храм близ Смоленска, хотя уходить я не хотел. То был настоящий скит. В тех местах было много старообрядцев Белокриницкого согласия, поповцев. Старообрядцы меня признавали и любили, исповедывались у меня; я их отпевал. Церковь у них в Сычевке. Я даже там отпевал, крестил. Старообрядческий батюшка у них был старенький, ему было 90 лет, ныне покойный. Он со мной дружил. Матушка Серафима дала мне епитрахиль батюшки Амвросия, в которой он постриг восемьсот человек, и просила, чтобы я перестригал в схиму батюшкиных чад. Я человек тридцать перестриг в схиму. Когда я восстановил храм в Дуброво, матушка ко мне приехала и сказала: «Батюшка Амвросий говорил так: “Никому не отказывай. Просят – постригай”». После этого я решил: надо делать, как отец Амвросий, – и старался никому не отказывать. Я еще и по себе судил: с детства я ходил в храм, стал мантийным монахом в 21 год. Поэтому сначала я постригал всех, кто приходил в монастырь. Например, Иринарха[19] через два месяца постриг в рясофор. Но потом я увидел, что в наше время люди другие, не стал так быстро постригать и представлять к рукоположению. Говорят, оптинские старцы по 12 лет в послушниках ходили. Это правильно. Но сейчас другое время – жизнь стала короткая, жизнь летит и намного быстрее, чем в то время, подходит к концу. Мы слабые. Человек приходит – хочет постриг сразу принять. Но надо годика три ему послушником побыть. В крайнем случае – хотя бы один год. Если человек год выдерживает – он уже будет жить в монастыре. За год он ломается. Покойная матушка схимонахиня Августа[20] говорила: «Годик, годик». Я стал следовать такому правилу – и получается. Человек проявляет себя за годик – он как на ладони, видишь его страсти. Через год становится понятно, можно или нельзя его постригать, а в будущем – рукополагать. В Герасимо-Болдинский монастырь[1] меня назначили в 1991 году. Начинали мы с отцом Иринархом. Я назначен в мае, а отец Иринарх пришел в августе. Сначала был открыт Предтеченский монастырь, в Вязьме. Туда назначили настоятелем игумена Аркадия. И мне мысль пришла: хорошо бы и меня в этот монастырь определили. Но я не хотел быть настоятелем, это тяжелое послушание. Хотелось просто жить в монастыре. Владыка Кирилл благословил мне строить храм в районном центре Сафоново. Я стал там жить. Однажды мне снится сон. Говорят: «Несут мощи преподобного Герасима». Полная комната людей. Туда заносят мощи на носилках. Преподобный лежит во гробе. Потом он поднялся из гроба, встал и на меня строго-строго посмотрел. Я от страха проснулся. Как я увидел, он больше похож на святителя Николая: лысый, бородка маленькая. Хотя я в монастыре преподобного Герасима никогда не был, но знал, что он существует. После этого сна я беру такси (машины своей не было) и – сюда. Была зима, мороз лютый, снега много, метра два, – не проехать. Даже застряли. Нашли монастырь, приехали, посмотрел я. После этого владыка меня вызывает: «Надо открывать монастырь. Я тебя поставлю настоятелем». Я говорю: «Я не желаю настоятелем. Хочу просто жить в монастыре». Владыка промолчал. Потом опять сказал о том же. А в третий раз приезжает, дает указ: «Божие тебе благословение – поезжай». Я думаю: «Ну, значит такова воля Божия». Сейчас очень много монастырей восстанавливается. Некоторым священникам достаются в удел совершенно разрушенные храмы. У батюшки, которому дано такое послушание, прежде всего должна быть крепкая вера и надежда на то, что он восстановит храм. Когда я пришел сюда, в Герасимо-Болдинский монастырь, здесь были страшные руины[2], но я испытывал сильный духовный подъем. До этого я несколько лет был на приходе. И мучился. Монах должен подвизаться в монастыре, а не на приходе. До революции монахи на приходах не жили. (Конечно, другое дело было в советское время, когда на весь Союз было всего девятнадцать монастырей. А в наше время столько обителей!) Целибат я тоже не признаю. Мне на приходе очень тяжело. Мое – монастырь, я без монастыря жить не могу. Когда я пришел на эти руины, я радовался: руины, но монастырь. Не падал духом. Начинал с того, что сделал маленькую часовню. Помощи значительной не было ниоткуда. Введенский храм мы строили сами, благодаря частным пожертвованиям. Только бабушки помогали: кто сто рублей даст, кто тысячу, кто пять тысяч. Всё строили на копейки прихожан. Дошла очередь до домика напротив трапезного храма. Строила братия; мы с одним иноком делали кладку (я в армии служил в стройбате): он – углы, я – стены. Вся братия работала. Приезжает председатель райисполкома (он кого-то привез монастырь показывать), а я в спортивных штанах, с мастерком. Он спрашивает: «Что ты делаешь?» Я отвечаю: «Дом строю». – «Почему храм не строите?» – «Денег нет». Он говорит: «Приезжай завтра, я тебе дам денег». Дал тогда несколько миллионов. Это был 95-й год. Мы начали строить храм. Потом построили ризницу, а палату не успели пристроить. Приехал иеромонах Силуан из Сургута. У него была квартира, он ее продал и передал средства монастырю. Игумен Иринарх тоже сделал пожертвование. И так на свои деньги мы построили трапезную палату. Вообще на строительство нанимали только двух каменщиков. Братия сама строила. Да еще солдаты помогали. Рядом с Сафоново была воинская часть. Командир этой части прислал к нам на строительство солдат. Человек пятнадцать даже жили на территории монастыря. Они очень нам помогли, да и вообще к этому делу относились с радостью, обратно не хотели ехать. Посылали сюда ребят неисправимых, а они делались агнцами. Выполняли всё, что прикажешь, – только в воинскую часть, говорят, не отправляй. Отсюда даже демобилизовывались. Можно сказать, заднюю часть Введенского храма построили солдаты, монахи и два каменщика. Местных жителей здесь очень мало. Когда я пришел сюда, было человек двадцать. Они сначала смеялись, а когда увидели, что мы успешно восстанавливаем обитель, стали настороженно к нам относиться, с некоторой завистью. Я стараюсь им помогать пищей, деньгами; если надо – дрова им возим, трактор даем. Здесь живут всякие алкоголики. Но и они иногда приходят к нам за советом. Я стараюсь никому не отказывать. Думаю, за это они меня уважают. Но в духовном окормлении они потребности не испытывают. А из дальних городов к нам паломники приезжают. Вот такая странная особенность наших дней. К сожалению, летописью монастыря заниматься некому. Надо открывать архивы, там, вероятно, есть какие-то сведения о нашей обители. Монастырь наш был небогат, просто в свое время сюда навезли много награбленного. От прежних времен остались только иконы преподобного Герасима и святителя Николая да чаша, которая находится в Смоленске. До закрытия в 30-м году здесь семь монахов жили. О них известно не много. Отец Силуан умер в ссылке под Питером после 30-х годов, иеросхимонах Евфимий пробыл в лагерях лет 25. Его посадили в 37-м году, а выпустили после смерти Сталина, в 54-м, когда амнистия была. Кстати, говорят, что он даже не из нашего монастыря. Возможно, он был из Тихоновой пустыни. Духовным чадом иеросхимонаха Евфимия была мать Августа. Место наше намоленное. Господь не оставляет. С первого дня я почувствовал, что преподобный Герасим здесь. Было такое ощущение, что он помогает. Все говорили: «Где мощи? Где преподобный?» – «Придет время, и, если Господу будет угодно, мощи найдутся». Сейчас стараются, чтобы в каждом храме были мощи. Спешат обрести, всё подгоняется к обстоятельствам и срокам. А зачем? И без мощей можно жить и молиться Богу. Преподобный Герасим по воле Божией явил нам свои святые мощи, специально их никто не искал. Мощи преподобного почивали под спудом в Троицком соборе, их подняли уже в 2001 году, при мне. Рассказывали, что в 20-м году, в ходе антирелигиозной кампании, приехали «освидетельствовать» мощи, как это тогда называлось, – один представитель из Москвы, один из Смоленска и один местный дорогобужский коммунист. Правда, монахов все-таки предупредили. В храме стояла рака, на ней крест, Евангелие; висели три серебряные лампады. Но мощи были глубоко под спудом. Советские деятели приехали ночью, сняли раку, подняли метровый пол. Он был очень массивный: сначала плитка, потом – чугун. Откопали около метра и глазам их предстал белокаменный саркофаг. Открыли, а там – детские останки: ножки были в теле, ногти на ногах, головка с кожей – как мощи. Ночью вместе с монахами перезахоронили этого ребенка на местном сельском кладбище и положили громадный камень, а рядом посадили березку. Происходило это в 20-м году, а монастырь был действующим до 30-го года. Раку поставили на место, стали по-старому служить молебны. Уже в наше время научная экспертиза подтвердила, что найденные тогда коммунистами останки принадлежат пятилетнему ребенку. Кто он – так и осталось тайной. Когда мы начали разбирать руины южного придела Троицкого собора, стали копать (хотели дойти до старого пола XVI века), то увидели, что там могила нетронутая, как будто сегодня устроенная. Решили вызвать комиссию из Москвы. Из музеев Кремля приехали две женщины: одна специалист по камню, другая по раскопкам. Мы при них раскопали на три с половиной метра в глубину. Находили кусочки посуды, они руками все перебирали. Дошли мы до материка, пошел чистый песок. Копнули глубже – и сразу две ноги показались. У нас грунтовые воды близко, вот и замыло мощи чистым песком. И что интересно, преподобный был похоронен около собора. Собор был освящен в честь Пресвятой Троицы, с приделом преподобного Сергия. Сначала здесь был первый деревянный собор, потом второй деревянный, а когда начали строить третий собор, уже кирпичный, то положили мощи в дубовой колоде впритык стены. В фундаменте собора была обложена ниша, чтоб поместился весь гроб. Преподобный Герасим был похоронен по-старообрядчески. Мощи представляют собой кости. Из облачения сохранились только кожаные тапочки. Преподобный сделал их сам. Даже предположения, что это кто-то другой, а не преподобный, у нас не было. Никто иной просто не мог быть. В ногах преподобного Герасима покоился преподобный Аркадий Затворник[3], его ученик. Мощи преподобного Аркадия, его кости, обрели тогда же. В стороне друг над другом лежали десять монахов, гроб на гроб, все его ученики, но они все были в отдалении. А место, где покоился преподобный со своим ближайшим учеником, всегда было святым и неприкосновенным. Чудеса от мощей были, есть и сейчас. Исцеляются бесноватые (они больше боятся Аркадия Затворника); две женщины, которые были бесплодны, успешно родили… Так что наш монастырь, хоть и восстанавливается, но организуется и развивается естественно. Мужской монастырь в Вязьме был обителью первого значения, и мне владыка сказал: «Старайся, а там – как Бог даст: выживешь – не выживешь получится – не получится… Здесь все непросто». А получилось так, что Вяземский мужской монастырь закрылся и развалился, сделали его женским, а Болдинский остался и выжил. Болдинскому монастырю никто не помогал, я сразу увидел в этом покровительство преподобного Герасима. Братия стала появляться. В Вяземском никого, а здесь двадцать насельников всегда. Для нашего времени это много. Вообще здесь такое место для монастыря располагающее, чувствуется: пустыня-пустыней. Монастыри и должны быть в таких местах. Конечно, в городах монастыри тоже нужны – для народа. А для того чтобы быть монахом, надо пожить в таком монастыре, где земля, где лес, где речка, пустынька, природа, звери, птички поют зимой и летом. Здесь есть медвежата. Место очень красивое. Молодежь оно притягивает. Старых насельников у нас нет. По годам я самый старший. Всем около 30-ти или немного за 30. Да, хотя я отца Гавриила (бывшего наместника Псково-Печерского монастыря) осуждал за то, что он обижал монахов, а сам тоже порой строго с братией обращаюсь. Что интересно, никто из братии не обижается. На отца Гавриила, правда, обижались. В нашем монастыре братия хорошая. Собрались монахи простые, не заумные, нормальные люди. Это очень хорошо. Все насельники у нас городские, есть и с образованием, но все равно простые монахи из Белоруссии, с Севера (Сургут) и с Украины. Сейчас редко кто нас покидает. Были случаи, когда уходили и иноки, и иеромонахи. И то – на приходы. В мир ушел только один иеромонах Зосима. Как будет дальше – не знаю. Владыка Кирилл, митрополит Смоленский и Калининградский, служил у нас уже в 1991 году, когда Введенского храма еще не было, на день памяти преподобного Герасима. Отслужил службу, дал мне указ. Он старается приезжать каждый год. Когда в 1997 году храм освятили, владыка объявил, что день памяти преподобного Герасима Болдинского, 1/14 мая, будет общеепархиальным праздником. Теперь у нас два праздника, на которые собирается все духовенство епархии: день Смоленской иконы Божией Матери «Одигитрия» (28 июля / 10 августа) и день преподобного Герасима. Я служу под омофором митрополита Кирилла 23 года. Владыка у нас очень мудрый. Он не является священноархимандритом нашего монастыре. Я не наместник, я настоятель обители: сам принимаю, сам постригаю, сам выгоняю. Только не рукополагаю. Это делает владыка. Он никогда не касается внутренних дел монастыря. В епархии все спокойно. Если приход бедный, владыка дает зарплату батюшке. Ни один храм в епархии не строится без финансовой поддержки митрополита. Мы уважаем владыку. Я не имею ложного страха по отношению к нему, могу сказать все, что думаю. Не каждому архиерею все скажешь. Владыка не имеет возможности часто приезжать в епархию, но у нас порядок. Сейчас в каждой епархии открывается много заброшенных храмов в самых глухих районах, чтобы дать людям возможность приблизиться к Церкви. Это правильно, храмы открывать нужно, даже если в округе всего пятьдесят домов. Только в наше время, по моему мнению, следует делать их приписными, чтобы батюшка служил в городе, имел хорошую зарплату, мог содержать семью и при этом два раза в месяц послужить на приходе требы. При таком храме может быть два или три батюшки. Но на постоянное служение в такой храм ставить священника нельзя – он не выживет. Молодые батюшки ломаются. Если монаха отправить на такой приход, и то сломается – запьет или загуляет. Но приходы эти нужны. Маленькую часовенку можно построить. Надо окормлять народ. Но, повторю, такие приходы должны быть приписными. Сейчас ведь люди стали другие, у них изменились представления о том, как должен совершаться их духовный путь. Вот старые священники жили в совершенно других условиях. У нас батюшка был, отец Григорий, 1900 года рождения, он всю жизнь жил на квартирах, у него даже не было своего дома, и умер он в чужом доме, хотя мог бы себе купить. Батюшки в то время жили очень бедно, очень скромно. Ни у одного священника не было легковой машины, ездили только городским транспортом. Аскеты были. Их можно даже сравнить с монахами. Белые священники, они вели монашеский образ жизни. А какие у них были матушки! Такие бабушки сдержанные, всегда приходили в храм, пели на клиросе или стояли в народе молились. Даже не скажешь, что это матушка, не то, что сейчас: в кольцах, в бриллиантах идут в церковь. Такого раньше не было. Матушки и батюшки были очень скромные, жили очень достойно и бедно. У них на первом месте была молитва. А у нашего духовенства молодого порой на первом месте стоит благосостояние, семейная жизнь, семейный уют, потом уже храм. У прежних батюшек было наоборот: сначала храм, потом уже дом. Батюшки ездили причащать больных. Едет утром на автобусе, Дары везет прямо на шее, под ряской… Запрещено было отпевать в храме – отпевали на кладбище зимой и летом, в дождь, в мороз. Раньше батюшки были подвижниками. Помню, однажды (мне тогда лет 12 было) бабушка моя сильно заболела, у нее была непроходимость горла, твердую пищу она вообще не могла глотать. Врачи сказали, что проживет она месяц, не больше. Позвали батюшку. Он пришел, причастил ее утром, а в обед она уже встала, хотя была лежачая, деду стала готовить пищу, потом прожила еще лет пять. Она исцелилась причастием. Исцеление было мгновенное: только причастилась – и встала на ноги. Это очень сильно в детстве на меня подействовало. Я с радостью воспринял весть о подписании Акта о каноническом общении с Зарубежной Церковью. Слава Богу! Зарубежников я поддерживал всегда. Сослужить с ними не сослужил, но и молился, и дружил с батюшками. Всегда их любил. И книги их я читал. Конечно, было обидно, что нет евхаристического общения. Обидно было, что они нас не понимают, – мы же не те, что были при патриархе Тихоне, при патриархе Сергии. Мы – другое поколение. Много нам пришлось претерпеть: ведь мы спасли Церковь Русскую, хоть и гонения, и притеснения были – мы все равно выжили. Им хорошо говорить за границей. Они не знают, как здесь тяжело было, сколько мы вынесли на своей шкуре… Даже меня, человека уже послевоенного поколения, и то из школы исключили в 9-м классе за то, что я в церковь ходил. Директор сказал: «Мы попов учить не будем. Пиши заявление и уходи». Помню, когда узнали, директора вызвали в КГБ, а меня вызвали в райисполком и говорят: «Давай возвращайся». Но я уже пошел в вечернюю школу. Такое было время. И все-таки мы выдержали, выжили. Я вспоминаю конец 60-х годов: храмы были полные, даже переполненные, но – одни бабушки. Когда мне было 10 лет, я думал: что же будет, когда все бабушки поумирают? И вот эти бабушки до сих пор в храме… Мне уже 50, а бабушки не исчезают. Хотя сейчас в храмах стало больше молодежи, чем бабушек. Никогда у меня не было уныния. Что такое уныние, я не знаю и не понимаю. Почему – тоже не знаю. Страшные были ситуации в жизни: и денег не было, и приходы дикие были. Братия исповедуется: вот, у меня уныние, отчаяние. Я понимаю то, через что я сам прошел, а чего не было со мной – я понять не могу. Чего унывать? Бывает у меня только ропот. Думаю иногда: все надоело, устал, больной. И все равно идешь работать – куда деваться? И вам советую: не унывайте, молитесь. Благодаря молитве творятся чудеса. Если будем молиться, то Господь все потребное пошлет. Устранение засоров и извлечение посторонних предметов, перепрошивка электронных плат и ремонт модулей, а так же другой мелкий и не очень мелкий ремонт стиральных машин производит компания «Моспочин». Все услуги предоставляются как у вас дома так и у нас в офисе. Метки: архимандрит | монахиня | первое богослужение | пономарем | псаломщица | храм | хрущевских гонений 3 октября 2009 | 9 комментариев
Метки: Дева Мария | история | молитвы | православный | Успения Богородицы | церковный праздник 3 октября 2009 | 8 комментариев
|
||
|
|
||
