о.Андрей Кураев, диакон. «Если Бог есть любовь»

Приступая к изучению истории религии, надо быть готовым сделать одно, может быть, неприятное открытие. Надо открыть и признать, что религии действительно и всерьез различны. Когда все вокруг твердят, что все религии равны и что религии суть лишь разные пути к одной и той же Цели, что разница между религиями лишь в некоторых обрядах, но по сути они все учат одному и тому же — то нужна некоторая самостоятельность мысли и зоркость зрения, чтобы заметить, что мода все-таки ошибается. Религии — различны.

На рубеже первого тысячелетия до Рождества Христова вавилонский властитель Ашшурбанапал так описывает свою религиозную деятельность по умирению великих богов, оскорбленных тем, что народ их недостаточно почитал: "Мой дед Синаххериб был закопан, в жертвоприношение ему, закопал я этих людей живыми. Их плоть скормил я псам, свиньям, воронам, орлам. Совершив эти дела и так умиротворив сердца великих богов, моих владык" 1 .

Можно ли сказать, что это лишь обрядовая разница с той религией, которую в те века начинал исповедовать соседний народ, народ Израиля? Его пророкам Бог говорил: Вот пост, который Я избрал: разреши оковы неправды, развяжи узы ярма, и угнетенных отпусти на свободу, и расторгни всякое ярмо; раздели с голодным хлеб твой, и скитающихся бедных введи в дом; когда увидишь нагого, одень его, и от единокровного твоего не укрывайся (Ис. 58, 6 — 7). Так что — путь Исайи и путь Ашшурбанапала — это разные пути к одной и той же Цели?

Религии все-таки действительно различны. Эти различия надо замечать, сопоставлять, и — оценивать.

Именно последнее вызывает наибольшее недоумение у современного светского сознания. Разве можно оценивать религии по шкале хуже-лучше, выше-ниже, совершеннее-примитивнее? Разве все религии не одинаково ценны с духовно-нравственной точки зрения? Не будет ли проявлением нетерпимости и шовинизма отдать предпочтение одной религии перед другими, пусть даже весьма отличными? Как можно сравнивать религии между собой? Каждый народ и каждая эпоха выбирают себе формы религиозной жизни, которые им по размеру и по вкусу. Корректно ли называть религию европейцев более высокой и совершенной, чем религия японцев? Или споры между религиями о том, какая из них истиннее всего — лишь споры между поклонниками смокингов и сторонниками джинсов? Разные люди выбирают разную одежду. Это только естественно. Кто возьмется доказывать преимущество джинсовой пары перед костюмной тройкой, или же выявлять недостатки спортивного стиля по сравнению с вечерними платьями?

Разные стили и модели одежд можно было бы сравнивать и выставлять им оценки по шкале лучше — хуже лишь в том случае, если бы у нас было ясное представление об идеальной одежде. Тогда можно было бы сказать: поскольку вот именно этот вид одежды по таким-то параметрам не соответствует образу идеальной одежды, мы имеем право сказать, что этот стиль несовершенен.

Так и в мире религии можно оценочно сопоставлять религии лишь в том случае, если у нас есть некоторое представление о том, какой могла бы быть идеальная религия. Можем ли мы представить такую, идеальную религиозную формулу?

Как ни странно — да. Чтобы это осознать, даже не нужно становиться лично религиозным человеком. Можно считать, что Бога вообще-то нет, и что религии не более чем попытки человеческого религиозного ума мыслить об Абсолютном. И вот так “со стороны”, взглядом не богослова, а “религиоведа” можно посмотреть на многообразие религиозных учений и заметить: религии в схожих словах и образах говорят о Непостижимом и Беспредельном. Конечно, это всё человеческие слова и проекции человеческих представлений на Непознаваемое. Любая такая попытка “проекции” человеческого на Сверхчеловеческое есть определенная дерзость.

Но разные религии решаются разные человеческие свойства “узнать” в Абсолютном бытии. Некоторые решаются признать в Божестве — Разум. Некоторые — Действие. Некоторые — Закон. Некоторые — Силу. И вот, предположим, что мы встречаем двух проповедников, один из которых говорит: “Я в Боге вижу Творца, Вечный Вселенский Разум, Владыку и Судию...”. А второй дополняет: “Да, вы правы, все это можно и должно сказать о Боге. Но я бы дерзнул добавить еще одно имя к тем, что вы назвали... Еще Бог есть Любовь...”.

И какую же из этих двух предложенных концепций следовало бы признать более высокой, более человечной (хотя это слово здесь звучит несколько парадоксально), более гуманной?

Даже человеку, который не отождествляет себя ни с какой из религиозных традиций, при изучении многообразия религиозных мнений становится очевидно, что формула Бог есть любовь — высочайшая из всех возможных человеческих представлений о Божестве.

Но раз это так — значит, мы подобрали ключ к решению исходной проблемы религиоведения. Теперь мы знаем, на каком именно основании можно сравнивать религиозные учения между собой. У нас появился тот идеал, с которым можно соразмерять реальные исторические религии. С мерилом Бог есть любовь мы можем подходить к разным религиозным течениям и как лагом замерять их реальную глубину.

Два запроса будут посылаться нами в исследуемую нами глубину и на эти два запроса мы будем ждать ответ.

Первый из них — есть ли в данной религии понимание того, что Бог есть любовь. Если же эта формула отсутствует — отсутствует ли она там лишь в силу каких-то случайностей (скажем, ее просто не успели произнести авторитетные в этой традиции тексты и учителя), или же она в принципе невозможна в этой традиции и логически несовместима с ее исходными посылками.

Второй же вопрос — если эта формула исторически есть (или хотя бы логически допустима) в данной традиции, то как именно понимает ее эта традиция.

Начнем наш опрос с религии, которую принято считать наиболее архаичной: с шаманизма. Можно ли сказать, что с точки зрения шаманизма Бог есть любовь? — Нет. Дело в том, что в шаманизме нет вообще представления о Боге. Есть духи: духи тайги, духи тундры, духи зверей, духи предков... Шаман работает с этими духами, связывает их волю (или влияет на нее) своими магическими заклинаниями. Восходя или нисходя по мировому древу, шаман получает доступ в мир духов. Если магические знания шамана полны и сильны, то он подчиняет встреченного духа своим заклинаниям, а его энергию обращает на служение той цели, ради которой шаман и совершал свое мистическое путешествие.

Как это характерно для мира магии и колдовства, не расположение сердца и не взаимная любовь важна для успешного "контактирования", но правильное воспроизведение заклинаний и ритуалов. Здесь не стоит вопрос о том, любит ли шаман духа или любит ли дух шамана. Здесь происходит борьба воль, столкновение сил. Когда нивхи просят шамана помочь больному, а тот по какой-то причине отказывается, то просители силой берут его бубен и колотушку, идут в дом больного и начинают шаманить сами. Духи, услышав знакомый призыв, собираются, и шаману ничего не остается, как соглашаться камлать, дабы избежать неприятных объяснений с вызванными зря духами2. Причиной болезни всегда являются сами духи. Вопрос только в том — кто именно из них и из какой они сферы (дело в том, что по представлениям шаманов вредить могут в равной мере и духи из мира надземного, и духи подземелья3). При начале камлания шаман созывает своих духов-помощников, чтобы затем уже вместе справиться с тем духом, что вызвал болезнь пациента. Сначала "шаман выходил на улицу, чтобы впустить в себя своего главного духа-помощника. Возвращался он совершенно другим человеком: рычал, косился на людей, брыкался, пока помощники надевали на него плащ с ремнями и шапку. По объяснению собравшихся, происходило это потому, что камлавший в тот вечер шаман был еще начинающим; с годами же шаманы "овладевают" своими духами и бьются меньше". С этими рычащими, сердитыми и капризными духами и живет шаман, то подчиняясь их воле, то подчиняя их себе. Но о Боге здесь не вспоминают. О Боге как о Едином Источнике всего бытия шаманизм не знает. Поэтому формула Бог есть Любовь для шаманизма оказывается беспредметной.

И в классическом язычестве, в греко-римской религии мы не найдем убеждения Бог есть Любовь. Понятие о Едином Боге здесь как будто присутствует. Но греки не случайно слово бог (феос) считали происходящим от глагола feein бежать4. Единый Бог безымянен и недоступен. К Нему не стоит обращаться с молитвами.

Языческий философ Цельс во втором веке свое недоумение по поводу того, как можно дерзать обращаться с молитвами к Высшему Богу, выражал так: Род христиан и иудеев подобен лягушкам, усевшимся вокруг лужи, или дождевым червям в углу болота, когда они устраивают собрания и спорят между собой. Они говорят, что Бог нам все открывает и предвозвещает, что, оставив весь мир и небесное движение и оставив без внимания эту землю, Он занимается только нами, только к нам посылает Своих вестников и не перестает их посылать и домогаться, чтобы мы всегда были с Ним (Ориген. Против Цельса. IV, 23).

Даже философы лишь теряются в своих попытках нащупать Первоначало. Вода или Огонь, Воздух или Беспредельное (Апейрон), Форма форм или Идея идей... Но все же то бытие, что может быть названо Источником всего, Единым и Подлинно-Сущим, оказывается вне олимпийской религии.

Зевс, глава олимпийского пантеона, не есть Бог в высшем смысле этого слова. Это бог, а не Бог. В Федре (246а) Платон дает такую богословскую зарисовку: Небо (бесцветная, без очертаний неосязаемая сущность, подлинно сущая, зримая лишь уму то, что за пределами неба) вращается, вокруг него во главе с Зевсом идут боги, питающиеся центральным светом. Мысль бога питается умом и чистым знанием, созерцая подлинное бытие. Как видим, Зевс не Бог в монотеистическом смысле. Он сам живет причастием.

Согласно Гесиоду, Зевс потомственный путчист. Первая диада богов здесь носит имена Геи и Урана. Гее не по душе постоянные роды, и однажды Гея, спрятав сына Крона в то место, через которое он явился на свет, дала ему в руки серп острозубый и всяким коварствам его обучила. Ночь за собою ведя, появился Уран, и возлег он около Геи, любовным пылая желаньем, и всюду распространился кругом. Неожиданно левую руку сын протянул из засады, а правой, схвативши огромный серп острозубый, отсек у родителя милого член детородный и бросил назад его сильным размахом (Теогония. 174-181). Кронос-Время, однако, имеет привычку пожирать своих детей ( всепожирающее Время). И когда рождается Зевс настает время мести.

Так Зевс, не являющийся ни творцом мира, ни творцом людей5, оказался владыкой Олимпа и мира. И, значит, нет оснований считать Зевса Богом как Источной причиной бытия, равно как и нет оснований видеть в нем Источник той любви, что привела к появлению людей.

Если же даже в верховном божестве нельзя увидеть ту Любовь, что движет солнце и светила то тем менее у нас оснований прилагать формулу Бог есть любовь к божествам меньшего ранга.

Зло может придти оттуда, откуда человек ожидал помощи. И потому, по выводу А. Ф. Лосева, религиозное чувство римлян остается очень осторожным, малодоверчивым. Римлянин не столько верит, сколько не доверяет6 своим богам.

Принципиальную вне-моральность богов можно отметить и в вавилонском пантеоне: Ясно, что термин "теодицея" в строгом смысле слова применительно к вавилонской религиозной мысли едва ли уместен: прежде всего по той простой причине, что вавилонские боги не всеблаги и не всемогущи (хотя бы в силу их множественности7. То, что эти боги создали людей, совсем не было даром. Не по любви к людям они создали нас. Мардук творит космос (из трупа своей бабушки Тиамат) не потому, что он желает, чтобы другие существа испытали радость соучастия в бытии. Он решает частную и своекорыстную задачу: дать богам такие заботы, чтобы они не подумали свергнуть с трона его самого. И когда совет богов решает создать людей то он решает при этом опять же свои сугубо внутренние проблемы. Вавилонские боги творят людей, чтобы те работали вместо них, чтобы они буквально были их рабами. Боги просят Демиурга: Создай нечто, что богов заменит, пусть оставят свои корзины!8. Человек создан для того, чтобы вместо богов вести труды по благоустройству космоса.

Впрочем, шумерский миф об Атра-хасисе вообще полагает, что человек создан в пьяном разгуле богов (спьяну боги решили посоревноваться в своих магических способностях и начали из глины лепить фигурки людей и одушевлять их...).

Кроме того, не будем забывать, что языческие боги суть олицетворения стихий природы. Природные же силы и процессы в принципе аморальны. В их осуществлении нет категории цели, а значит, они сами не могут придать смысла своей деятельности, и не могут дать ей оценку. Они просто действуют и все. Можно ли сказать, что гроза есть любовь? Нет. Но, значит, и о богах-громовержцах (славянском Перуне, греческом Зевсе, древнеарийском Варуне) нельзя сказать, что они есть любовь. Можно ли сказать, что море любит человека? Нет. И, значит, формула Нептун есть любовь столь же неуместна. Можно ли сказать, что солнце любит человека? Да, конечно, солнце источник жизни. Но солнце может и убивать. Это прекрасно знали жители Египта, чья жизнь всегда находилась под угрозой пустынь и солнца. И потому об их солнечном боге Ра также нельзя сказать, что Ра есть любовь.

Отсюда происходит коренное убеждение всего язычества (как древнего, так и новейшего), что пути добра и зла нераздельны. Как природа не различает созидание и разрушение, добро и зло, жизнь и смерть, свет и тень так и людям, постигшим тайну вещей, не следует тратить время на эти иллюзорные различения: Путь вверх и путь вниз один и тот же... Как вверху так и внизу9. Даосы выразили это убеждение, неизбежно присущее всякому натуралистическому сознанию (то есть сознанию, не понявшему тайну надприродного, личного, свободного и трансцендентного Божества) в своем знаменитом черно-белом знаке, уверяющем, что не бывает добра без зла и зла без добра.

“Вернемся к вопросу о том, каково было отношение вселенной к египтянам: дружественным, враждебным или безразличным. Как настроены по отношению к нам другие люди: дружественно, враждебно или безразлично? Ответ таков: специально никак не настроены, но заинтересованные в нас существа относятся к нам дружественно или враждебно в зависимости от того, совпадают их интересы с нашими или противоречат им; незаинтересованные существа относятся к нам равнодушно. Дело сводится к тому, каковы интересы данной силы и каково ее расположение к нам в данный момент. Солнце согревает и этим дает жизнь, но оно же, сжигая, может уничтожить жизнь, или же, скрывшись, убить холодом. Нил приносит жизнь, но необычно низкий или необычно высокий Нил несет разрушение и смерть”10. И о каждом боге, даже самом симпатичном, какой-нибудь миф все равно расскажет какую-нибудь гадость. Даже Гор — спаситель Осириса и благодетель людей — однажды отрубает голову своей матери Изиде…

Если о каком-либо боге или герое языческих мифов и можно сказать, что от него к людям направлена только любовь, то все же нельзя не заметить, что это отнюдь не первенствующий член пантеона. Любовь есть частное и совсем необязательное проявление сонма бессмертных в мире людей. В язычестве можно найти бога, любящего людей, Но там нет Бога, о котором можно было бы сказать, что Он (не он, но Он) любит людей.

Язычество Дальнего Востока имеет не более оснований, нежели язычество Средиземноморья, сказать, что “Бог есть любовь”. Высшее начало мироздания здесь называется Дао. Дао это Закон. Он правит, но ничего не желает. Он всем управляет, но не ставит никакой цели. Он проявляет себя в мире людей, но люди для него не более чем предмет воздействия, или как говорит один китайский текст, для вселенной человек, “если сравнить его с тьмой вещей, похож на кончик волоска лошадиной шкуры” (Чжуан цзы, 1711). И сколь странно выглядело бы утверждение о том, что “третий закон Ньютона любит людей”, столь же странно выглядело бы и утверждение о том, что Дао любит людей. Таблица умножения не испытывает любви к нам. И аналогично не стоит приписывать это чувство всемирному закону Дао.

В языческом мышлении вообще вполне уместно убеждение, согласно которому Бытие и Вселенная не столько любят человека, сколько болеют человеком. Если человек преступает законы природы природа его просто устраняет, безмолвно и бессострадательно стирая непослушный нарыв со своего спокойно-бесстрастном теле, столь гармонично сочетающего процессы созидания и разрушения...

Кроме того, естественная философская логика требует подчеркнуть Непостижимость Высшего бытия. Как и любая философия вне Откровения, китайская мысль ищет очистить мышление о Дао от всех положительных характеристик. И делает это, пожалуй, даже слишком настойчиво: эта напряженная забота о том, чтобы оградить Высшее от усилий человеческого познания и именования, мешает поставить другой вопрос: а точно ли Высшее желает быть только непостижимым и точно ли Оно желает остаться безымянным? Впрочем, и слово "желание" применительно к Дао оказывается лишним и пустым... Все человеческие слова умирают при приближении к Дао. А само оно молчит. Оно просто действует (причем о его действии лучше всего сказать словом "недеяние"), но не обращается к людям с человеческим словом. Здесь нет диалога. "То, что Дао почитается, вытекает из естественности, а не из повелений Дао" (Лао-цзы. Даодэцзин, 51).

"Человек следует земле. Земля следует небу. Небо следует Дао, а Дао следует естественности" (Там же, 25). Но если Дао лишь следует своему закону, но не любит — то и человека трудно позвать на путь любви. В зависимости от того, как человек понимает высшее Начало, он понимает и самого себя. Самоощущение человека становится подобным его богословию.

Если Дао не желает и пребывает в недеянии, то таким же должен быть и человек. "Человек с высшим дэ не стремится делать добрые дела, поэтому он добродетелен; человек с низшим дэ не оставляет намерения делать добрые дела, поэтому он не добродетелен; человек с высшим дэ бездеятелен и осуществляет недеяние; человек с низшим дэ деятелен и его действия нарочиты" (Даодэцзин, 38).

Но безличностное Дао — "Великая Пустота" — не мыслит, не ставит цели, не дает нравственные заповеди, рассчитанные на свободных существ, и не любит мир, которым правит. И мир не должен любить Дао: "Лучший правитель тот, о котором народ знает лишь то, что он существует. Несколько хуже те правители, которых народ любит и возвышает. Еще хуже те правители, которых народ боится, а хуже всех те правители, которых народ презирает" (Там же, 17). Так что то Бытие, о котором не знают ничего, лучше и выше того Бога, которого люди любят... Здесь вновь мы возвращаемся к нашему исходному вопросу: какая богословская формула выше — та, которая говорит "Бог есть любовь", или та, которая утверждает: "Бог есть Ничто". Более достойно видеть и ощущать в Боге Любовь или же "Великую Пустоту"?... Даосизм сделал свой выбор, христианство — свой. Но то, что эти традиции непохожи друг на друга, что они не едины, что здесь именно выбор, — этого не заметить все-таки нельзя.

Безличностное понимание Дао странно с точки зрения европейца, воспитанного на понимании Бога как Живой Личности и на Библии, которая утверждает, что Бог не только ускользает от людей, но еще и стремится приблизиться к ним как можно ближе.

Но еще более странна для европейца радикальная всеядность китайской кухни. Как известно, китайцы едят все, кроме того, что ядовито (вообще-то ядовитое кушать тоже можно — но только готовить его надо дольше). И змеи, и крысы, и насекомые сгодятся на китайской кухне. Но самое чуждое, на вкус европейца, блюдо китайской кулинарии — это мозг живой обезьянки. В китайском ресторанчике ты заказываешь некое блюдо с восточно-экзотическим названием (скажем — "Вдоль по Хуанхэ-матушке"). И тебе выносят живую обезьянку. Ее голову зажимают в специальных тисках, чтобы она не дергалась. Чтобы она не слишком верещала — по желанию клиента ее можно оглушить ударом молоточка по темени (ударить должен сам заказчик и потребитель этого яства), затем специальным ножичком вскрывается черепная крышка. И вот пожалуйста — вожделенный мозг примата открыт пред тобой. Что называется — "посолить по вкусу". И можно кушать...12

Вы содрогаетесь? А почему? Ведь тигры в джунглях кушают обезьянок? А мы чем хуже? Если природа так устроена, что одна ее часть живет через пожирание другой — то почему мы не должны позволять себе то, что законом Дао дозволено тиграм? В чем отличие человека от тигра? И тигр — часть природы, и человек...

Здесь и проходит решительная граница между мировоззрением языческим и библейским. С точки зрения язычества человек — часть природы, микрокосмос. Человек — это "микрокосм", малый мир в мире большом — "макрокосмосе". Свящ. Павел Флоренский эту мысль выразил так: "человек — это сокращенный конспект мироздания"13. Действительно, ведь в человеке есть все, что есть в мире... "Само сердце — малый сосуд, но там есть все", — говорит преп. Макарий Египетский14.

Но этого мало сказать о человеке. Византийские богословы утверждают кроме того, что человек скорее есть "макрокосм", помещенный в "микрокосм". Ибо хоть и действительно в человеке есть все, что есть в мире, но в нем еще есть и то, чего весь мир вместить не может и не имеет: образ Божий и Божественная благодать, благодатное Богосынство. "Смотри, — обращает наше внимание преп. Макарий Великий, — каковы небо, земля, солнце и луна: и не в них благоволил успокоиться Господь, а только в человеке. Поэтому человек драгоценнее всех тварей, даже, осмелюсь сказать, не только видимых, но и невидимых, т.е. служебных духов"15.

Св. Григорий Нисский также вступает в полемику с язычниками по этому вопросу: "Язычники говорили: человек есть маленький мир (mikron kosmon), составленный из тех же стихий, что и всё. Но громким этим именем воздавая хвалу человеческой природе, они сами не заметили, что почтили человека свойствами комара и мыши. Ведь и комар с мышью суть слияние тех же четырех стихий... Что ж великого в этом — почитать человека подобием мира? И это когда небо преходит, земля изменяется, а все содержимое их преходит вместе с ними, когда преходит содержащее? Но в чем же, по церковному слову, величие человека? Не в подобии тварному миру, но в том, чтобы быть по образу природы Сотворшего" (Об устроении человека, 1616). Посему и советует свт. Василий Великий: "Убегай бредней угрюмых философов, которые не стыдятся почитать свою душу и душу пса однородными между собою"17.

Для свт. Григорий Богослова "Человек — великий мир в малом"18. И точно так же будет говорить спустя тысячу лет свт. Григорий Палама: "Человек — это большой мир в малом, является средоточием воедино всего существующего, возглавлением творений Божиих"19. В этом величайший православный оптимист (а разве не предельный оптимизм — убежденность свт. Григория Паламы в том, что мы можем прикоснуться к самому Богу, к Его нетварному Свету?!) единодушен с самым большим пессимистом Ветхого Завета — Экклезиастом. "Все соделал Он прекрасным и вложил мир в сердце их", — говорит Экклезиаст о вселенной (мир — евр. olam, полнота мироздания; греч. sumpanta ton aiwna - совокупность веков, миров, эонов), вложенной в сердце каждого человека (Эккл. 3,11).

Человек объемлет собою мир потому, что не все в человеке объяснимо из законов того мироздания, в которое погружено наше тело и низшая психика. Человек лишь отчасти — в мире, но он и изъят из контекста мира, он сверхмирен. Странный, недоказуемый тезис? Ну, почему же недоказуемый? Смотрите, основной закон мироздания — это принцип детерминизма. Все события в мире соединены причинно-следственными связями, и ничего в нем не происходит без надлежащих причин, с необходимостью вызывающих к бытию свои следствия. Но человек хотя бы порой бывает свободен. И, значит, человек, живя в мире, не подчиняется его основному закону, то есть обладает статусом экстерриториальности. Ничто в мире не может действовать свободно, а человек — может. Значит, человек есть нечто большее, чем мир.20

Кроме того, у человека есть разум — а у галактик, гор и океанов его нет. "Человек — всего лишь тростника, самая слабая в природе, но тростинка мыслящая. Не нужно ополчаться против него всей вселенной, чтобы его раздавить; облачка пара, капельки воды достаточно, чтобы его убить. Но пусть вселенная и раздавит его, человек все равно будет выше своего убийцы, ибо он знает, что умирает, и знает превосходство вселенной над ним. Вселенная ничего этого не знает" (Б. Паскаль. Мысли. 200 (347))21.

Эта интуиция христианской антропологии сохраняется и в мысли Н. Бердяева, в отличие от марксистов, утверждавшего, что не человек является частью общества, а общество есть часть человека 22. Сохраняется она и в полемике Вяч. Иванова с М. Гершензоном о соотношении веры и культуры. "Мне же думается, что сознание может быть лишь частию имманентным культуре, частию же трансцендентным. Человек, верующий в Бога, ни за что не согласится признать свое верование частью культуры; человек же, закрепощенный культуре, неизбежно сочтет последнее за культурный феномен"23.

Но если мы будем по язычески полагать, будто "Человек — часть космических энергий, часть стихий, часть разума, часть высшей материи" (Агни Йога. Беспредельное, 135), то человека придется рассматривать как обычную часть космоса, то есть как существо, лишенное личной нравственной ответственности. Дело в том (и это прекрасно показал И. Кант 24, что в природе нет и не может быть категории "долга". “Невозможно, чтобы в природе нечто должно было существовать иначе, чем оно действительно существует, более того, если иметь в виду только естественный ход событий, то долженствование не имеет никакого смысла. Мы не можем даже спрашивать, что должно происходить в природе, точно так же как нельзя спрашивать, какими свойствами должен обладать круг; мы можем лишь спрашивать, что происходит в природе или какими свойствами обладает круг”. Человеку мы можем сказать: ты таков, но ты должен был бы быть другим. А в природных феноменах не может быть такого зазора между тем, что есть и тем, что "должно" быть. Луну не осуждают за то, что ее не видно днем. Солнце не судят за то, что оно порой затмевается. Волгу не награждают за самоотверженный труд в годы Войны. Сибирские реки не наказывают за то, что они текут в Ледовитый океан вместо того, чтобы орошать своими водами пустыни Средней Азии. И если человек есть исключительно часть “природы”, то и человеческое поведение нельзя описывать в категориях “долга”. Что бы ни натворил человек — реакция может быть только одна: “так получилось”, и иначе быть просто не могло. И нельзя винить того, чья человечность затмилась в некий день, самый важный для него и его ближних. И нелогично награждать соответствующей медалью хорошо воспитанного и генетически благополучного молодого человека за отвагу при пожаре.

Если в природе "должно" то, что несвободно, то, что необходимо должно было произойти при наличии соответствующих причин, то в области нравственности "должно" то, что избирается и достигается свободным усилием, то, что не вынужденно.

Если человек есть часть природы, а над природой нет Личного Разума, который ставил бы Цели, предписывая нравственный долг и заповедуя людям свободно следовать этому надприродному Замыслу — то нельзя требовать от человека, чтобы он жил по другим законам, нежели те, по которым живут джунгли.

И молчание Дао, которое приводит в благоговейное чувство китайцев, способно вызывать совсем иные чувства у европейцев, привыкших к говорящему Слову: "Вечное безмолвие этих бесконечных пространств меня пугает" (Паскаль. Мысли. 201 (206) 25. Молчащие Небеса — это скорее знак Богооставленности. Это — признак катастрофы, разрыва Общения, а не знамение приближения к Полноте духовного знания. Во всяком случае молчание и бездействие трудно посчитать проявлением Любви.

Мы можем поискать формулу “Бог есть любовь” в индийской религиозной мысли.

Способен ли к любви Брахман? Любовь есть чувство свободное, избирающее, личностное. И потому только Личность способна к нему. Брахман же, по убеждению индийской мысли, есть начало безличностное.

Индийская религиозная философия в большинстве своих школ исповедует пантеизм. Это учение, отвергающее понимание Бога как личности и видящее в божестве только энергию, знакомо нашим современникам не столько по индийской литературе, сколько по изданиям оккультного, теософского и каббалистического направления. Божество есть вселенская энергия, которая едина для всего мироздания, которая является единственной и единой подлинной причиной всего мирового многообразия. Эта единая энергия бессознательно и бесцельно проявляет себя, выражая себя во множестве мировых феноменов (в том числе и в человеческом сознании).

Брахманизм полагает, что мир есть сновидение Брахмана. Мы снимся Божеству. Мир есть иллюзия (майя), и человек для освобождения своего сознания должен отказаться от своего иллюзорного убеждения в том, что он есть самостоятельное духовное существо (личность), и прийти к пониманию того фундаментального факта, что его собственная душа (атман) есть всего лишь частица Всемирного Брахмана. И мир вокруг меня, и я сам снюсь себе. И даже не себе а Единому Божеству.

Если человек будет любить свои сновидения он останется в печальном мире, где властвует безрадостный закон кармы. И, значит, не надо привязываться к миру, нужно брать пример с безлюбовных и бесцельных игр Божества: Пармаштин как бы играя создает миры (Ману, 1, 80).

По воззрениям брахманизма мир создан в танце Шивы. Но этот танец несет не только жизнь, но и смерть. В европейской традиции та же идея высказывалась у Гераклита, по знаменитому афоризму которого космос есть дитя. Ребенок для Гераклита символ безответственности. Как это пояснял А Ф. Лосев: Кто виноват? Откуда космос и его красота? Откуда смерть и гармоническая воля к самоутверждению? Почему душа вдруг исходит с огненного Неба в огненную Землю, и почему она вдруг преодолевает земные тлены и опять среди звезд, среди вечного и умного света? Почему в бесконечной игре падений и восхождений небесного огня сущность космоса? Ответа нет. "Луку имя жизнь, а дело его смерть" (Гераклит. Фрагмент В, 48). В этой играющей равнодушной гармонии сущность античного космоса,.. невинная и гениальная, простодушно-милая и до крайней жестокости утонченная игра Абсолюта с самим собой,.. безгорестная и безрадостная игра, когда вопрошаемая бездна молчит и сама не знает, что ей надо 26.

Итак, Гераклитово сравнение космоса с играющим ребенком малоутешительно: также капризно и жестоко, без сострадания бог может разрушить мир (и разрушает), как ребенок топчет свои песчаные замки.

Энергия сохраняет жизнь и разрушает ее вполне бессознательно. Это просто разные проявления одной и той же энергии, происходящие по одним и тем же законам, но только в разных ситуациях. Так, электрическая проводка во всем доме составляет единую систему. Ток один и тот же во всех приборах. Но в магнитофоне он производит звук, в телевизоре образ, в лампочке свет, в холодильнике холод, а в кипятильнике тепло, из вентилятора гонит воздух, а в пылесос его загоняет. Но зависит ли от воли электричества, как именно оно проявит себя в каждом конкретном приборе? Можем ли мы сказать, что электричество желает греть в кипятильнике? Можем ли мы предположить, что однажды электричество скажет себе: Что это я все морожу и морожу в этом холодильнике? Дай-ка я здесь попробую эти сосиски поджарить! ? Можем ли мы представить, что электричество сможет однажды свободно и любовно простить ошибившегося электромонтера: На этот раз я тебя, Петрович, прощу... Ты мужик хороший и дома у тебя жена с малыми детьми..Так что отпущу тебя, не буду бить тебя током. Ты только в следующий раз будь осторожней. Иди, и не греши больше!?

При всем многообразии своих проявлений электричество (как домашнее, так и космическое) все же несвободно...

Но раз мы не можем ожидать такого поведения от безличной энергии, то значит, и о безличностном Брахмане индийской философии мы не имеем права сказать Брахман есть любовь.

Только если Бог не тождествен с миром, только если законы мира не являются законами и для Бога, только если над Богом не властвуют никакие законы и только если Он свободно может принимать решения, то есть только в том случае если Он есть личность Он способен к милосердию. По формуле В. Н. Лосского: Высочайшее право Царя есть милосердие 27. Царь может простить там, где закон требует наказать. Чтобы в Боге опознать милосердие надо в Нем увидеть не безликую и несвободную энергию или основу бытия, а свободную Личность.

Но пантеизм не чувствует в Боге любви, и потому не видит в Нем и личности. По уверению Блаватской, “Божественная Мысль имеет настолько же мало личного интереса к ним (Высшим Планетарным Духам-Строителям) или же к их творениям, как и Солнце по отношению к подсолнуху и его семенам”28. Но с точки зрения христианства даже “теория Ньютона о “всемирном тяготении” является лишь потускневшим и слабым отражением христианского учения об “узах любви”, связующих мир”29. То, что у Ньютона было просто секуляризацией, у Блаватской становится торжествующим нигилизмом. Верный же христианской интуиции А.Ф.Лосев при описании материалистического мироощущения использует тот же образ, что и Блаватская — но не с восторгом, а с горечью: “Заботится ли солнце о земле? Ни из чего не видно: оно ее “притягивает прямо пропорционально массе и обратно пропорционально квадратам расстояний”30. Закон гравитации просто действует, и если гравитационное поле земли притягивает некое яблоко на некую голову — это никак не означает, что земля испытывает какое-то личное, любящее чувство к данному яблоку или к данной голове. Закон гравитации действует не потому, что он решил действовать в данной ситуации, а потому, что он вообще действует всегда и везде, докуда только дотянется, и действует одинаковым образом.

Так и у закона кармы нет избранников и нет волевых актов: карма просто прядет свое. И у языческого мудреца, познавшего всю силу и безапелляционность Рока, оптимизм христиан, убежденных, что Бог есть Любовь, может вызвать лишь усмешку.

Мы же настойчиво со своим вопросом о Боге и любви обратимся к буддизму. Приемлима ли для буддиста формула “Бог есть любовь”? Нет. С точки зрения буддизма в этом утверждении кроется двойная ересь. Во-первых, в буддизме нет вообще понятия Бога. Буддизм называют атеистической религией. Как об этом говорил Судзуки: “Если буддизм назовут религией без Бога и без души или просто атеизмом, последователи его не станут возражать против такого определения, так как понятие о высшем существе, стоящем выше своих созданий и произвольно вмешивающемся в человеческие дела, представляется крайне оскорбительным для буддистов”31.

Во-вторых, любовь не мыслится в буддизме как совершеннейшее состояние бытия. Конечно, буддисты прежде всего люди, и, как и все люди, они считают, что лучше любить, чем ненавидеть. Но есть все же такое состояние души, которое в буддизме мыслится как возвышающееся над любовью. Это бесстрастие. Буддистский идеал недеяния предполагает, что человек должен остановить все свои действия, чтобы они не порождали следствий и не продолжали кармической цепи бесконечных чередований следствий и причин. Остановить все действия означает в том числе и те действия, которые происходят не в физическом мире, а в “ментальном”, то есть остановить все движения ума и все движения сердца и чувств.

В народном буддизме (возможно не без влияния христианства) появилась идея бодхисаттв людей, отказывающихся от достижения Нирваны ради того, чтобы сострадать с людьми. В народном буддизме возникла литература джатак, содержащая в себе прекраснейшие примеры жертвенной любви. Но это для тех, кто не понял и не принял прямого пути”. “Желание творить благо живым существам одобряется только на низших этапах Мистического пути. Но в дальнейшем оно полностью отвергается, поскольку хранит в себе отпечаток привязанности к личному существованию с присущей ему верой в самость”32. Как говорит “Алмазная Сутра”, когда бодхисаттва привел в Нирвану столь неисчислимое число существ, как число песчинок в реке Ганг, он должен осознать, что не спас никого. Почему же? Если он верит, что спас некое число живых существ, то он сохраняет привязанность к представлению о “самости”, “Я”, а в этом случае он не является бодхисаттвой.33

Сами буддисты признают, что жертвенная этика махаяны и джатак находится в противоречии с основами буддистской философии. “Вряд ли можно придумать что-либо более противоречащее учению буддизма, чем представление о том, что Нирвану можно отвергнуть. Можно не войти в рай, представленный неким определенным местом, но Нирвана, по сути своей, есть состояние, неизменно возникающее вслед за исчезновением неведения, и тот, кто достиг Знания, не может, как бы он того ни желал, не знать того, что он уже знает. Эти ошибочные представления относительно поведения бодхисаттв совершенно отсутствуют в наставлениях, обращенных к ученикам, которые избраны к посвящениям высших уровней”34.

Как видно, в буддизме не следует ждать рождения формулы “Бог есть любовь”.

Поскольку же к любви способна только личность, то нам остается обратиться к монотеистическим религиям, то есть к таким, которые Высшее и Изначальное Божество понимают как свободную Личность.

Подойдем к мусульманскому богослову и спросим: “Можно ли сказать об Аллахе, что Он есть любовь?” Наш собеседник на некоторое время задумается. Это естественно, потому что прямой формулы “Бог есть любовь” в Коране нет, а для человека любой веры не так уж просто произнести богословскую формулу, которой нет в том писании, которое для него является священным. И все же после некоторого раздумья мусульманский наставник ответит нам: “Да. Конечно, прежде всего Аллах есть воля. Но можно сказать и то, что в Нем есть любовь к людям. Любовь есть одно из 99 святых имен Всевышнего”. И я спрошу моего собеседника: “А какие дела любви присущи Всевышнему согласно Корану? В чем проявилась любовь Аллаха к людям и в чем засвидетельствована?” — “Он сотворил мир. Он послал людям Своих пророков и дал Свой закон”. И тогда я задам мой третий вопрос “Это было тяжело для Него?” — “Нет, мир ничтожно мал по сравнению с могуществом Творца”.

Как видим, с точки зрения ислама Бог лишь издалека возвещает людям Свою волю. Он обращается к людям с такого неизмеримого расстояния, что огонь человеческого страдания и беззакония не опаляет Его лик. Любовь Бога к миру, как она понимается в исламском образе Творца, нежертвенна. Так любят чужих детей: с радостью ловят их улыбки, но не проводят бессонных ночей у их колыбельки…

В декабре мусульманский мир празднует “ночь молитвы”. В эту ночь Аллах спускается с седьмого неба к первому небу, самому ближнему к земле. Он становится настолько близок к людям, что слышит все их молитвы. И если правоверный мусульманин проведет эту ночь в молитве то его прошения будут услышаны и исполнены. Понятный и красивый образ. Но как христианин я спрошу: действительно ли Бог не может спуститься ниже? Действительно ли первое небо есть последняя ступень нисхождения Божией любви?

В исламе мне кажется недодуманной вот эта попытка установить предел любви, предел Божией свободе: “Вот только до сих, и не дальше!”. Ислам осуждает христиан за то, что мы недостаточно охраняем трансцендентную непостижимость Творца. Идея Богочеловечества кажется им несовместимой с идеями возвышенной философской апофатики (то есть с убеждением в полной непостижимости Абсолюта). И в самом деле, когда мы говорим о Боге, надо быть предельно осторожным. Надо хранить себя от того, чтобы налагать наши, человеческие ограничения на Беспредельное. Но не есть ли мусульманское утверждение о том, что Бог не может стать человеком, именно такое слишком человеческое сомнение в могуществе Бога? Не становится ли это отрицание ограничением свободы Творца? Откуда такая уверенность в том, что Бог вот этого не может?

А любовь способна на весьма необычные поступки, даже на такие, которые кажутся невозможными и недопустимыми тому, кто еще не имеет опыта любви. Подойдите к любому подростку и спросите его: “Если я скажу тебе, что однажды ты вполне добровольно засунешь свою руку в кучу дерьма, поверишь ли ты мне?” Подросток, конечно, возмутится и возопиет: “Да ни за что!”. Что же, подождем, когда у него (или у нее) появится свой малыш. И мы увидим, как родительская любовь перешагнула границы казалось бы столь естественной брезгливости.

Нельзя ставить преграду любви, нельзя говорить что вот за этот предел любовь никогда не посмеет перейти. Евангелие отношение Бога к человеку представляет так, что можно сказать, что Бог “обезумел” от любви к человеку. Распятый Творец это поистине и “соблазн”, и “безумие”. Бог свободен в выборе Своих путей к человеку. Он может являться в громе и молнии. А может в образе раба и странника.

Как однажды очень по-христиански и очень по-человечески сказал Борис Пастернак:
Снег идет, снег идет,
Словно падают не хлопья,
А в заплатанном салопе
Сходит наземь небосвод.
Словно с видом чудака
С верхней лестничной площадки,
Крадучись, играя в прятки,
Сходит небо с чердака...
Вот-вот: “в заплатанном салопе”, а не в окружении легионов Ангелов Бог посетил людей. “С видом чудака” и “пряча” Свою Божественность, Творец оказался Эмманиулом (“с-нами-Богом”). Бог действительно слишком отличен от человека и потому и странен, и чуден. Что ты спрашиваешь об имени Моем? оно чудно (Быт. 32, 29; то же Суд. 13,18). И нарекут имя Ему: Чудный (Ис. 9, 6).

Да, Божия любовь может подходить к человеку и к нашим грехам ближе, чем это кажется мусульманам, которые в заботе о строгости своего монотеизма стремятся как можно строже противопоставить Творца и мир.

В начале 80-х годов я слышал удивительный рассказ в Третьяковской галерее. В те годы гиды этого музея или не знали, или не имели права рассказывать посетителям о религиозном смысле иконы. И потому они придавали иконам совершенно нетрадиционные, нецерковные толкования. Так, “Троица” Рублева превращалась в “призыв к объединению русских земель”. Так чаша, в которой собиралась кровь Христова, стекающая с Креста, превращалась в “символ победы над мусульманами”. Но в тот раз об одной иконе я услышал нечто неожиданное. Толкование было искусственное, но все же христианское.

Экскурсовод рассказывала об иконе Божией Матери “Знамение”. На воздетых руках Матери Христа снизу были красные пятна. Такие же красноватые пятна проступали на шее и на щеках. Символико-богословское объяснение этой особенности некоторых богородичных икон можно найти в книге Е. Н. Трубецкого “Умозрение в краках”. Экскурсовод же предпочла дать объяснение историческое. Это была русская икона XIII века. А что это за столетие в истории России? Столетие батыева нашествия, столетие разгромов и пожаров. И эти красные пятна на лике Божией Матери это блики от земных пожаров. Огонь, опаляющий внизу русские города, достигает Небес и опаляет Ту, что простерла Свой покров над нашей землею... Действительно ли именно так понимал свою икону сам иконописец не знаю. Но глубоко верно то, что в христианстве есть убежденность в том, что боль людей становится Божией болью, что страдание земли опаляет Небеса. Вот этого ощущения обожженности Бога человеческим страданием нет в исламе...

Подойдем же теперь с нашим вопросом к религии Древнего Израиля.

Тексты Ветхого Завета говорят нам вполне прямо: Да, Бог есть любовь. Да, Бог явил Свою любовь делами. Он свободно, не понуждаемый никем и ничем, создал мир и человека, Он по Своей любви даровал нам пророков и Закон. И еще Он принес людям величайший дар свободу 35.

Трудно ли было Богу с людьми? Да. При всей Его надмирности Он говорит, что не может быть вполне безмятежен и покоен без человеческой любви… Он не просто дает Закон. Он умоляет людей не забывать Его. Ему трудно с людьми. Он говорит о Себе, что Он — Бог ревнитель. Он вступил в брак с Израилем и неверность людей болезненна для Него. Я вспоминаю о дружестве юности твоей, о любви твоей, когда ты была невестою, когда последовала за Мною в пустыню… какую неправду нашли во Мне отцы ваши, что удалились от Меня и пошли за суетою, и не сказали: “где Господь, Который вывел нас из земли Египетской...?” Я ввел вас в землю плодоносную, а вы вошли и осквернили землю Мою... пастыри отпали от Меня, и пророки пророчествовали во имя Ваала и ходили во след тех, которые не помогают... переменил ли какой народ богов своих, хотя они и не боги? ...Мой народ променял славу свою на то, что не помогает... два зла сделал народ Мой: Меня, источник воды живой, оставили, и высекли себе водоемы разбитые, которые не могут держать воды... издавна Я сокрушил ярмо твое, разорвал узы твои, и ты говорил: “не буду служить идолам”, а между тем на всяком высоком холме и под всяким ветвистым деревом ты блудодействовал. Я насадил тебя как благородную лозу, — ...как же ты превратилась у Меня в дикую отрасль чужой лозы?... ты сказал: “люблю чужих и буду ходить во след их”... А ты со многими любовниками блудодействовала, — и однако же возвратись ко Мне... Возвратитесь, дети-отступники... Возвратитесь, мятежные дети: Я исцелю вашу непокорность (Иер. 2, 2 3, 22).

Читая Ветхий Завет, без преувеличения можно сказать: люди доводят Бога до слез. Как же должны были вести себя люди, и как близко должен быть к ним Творец если однажды он роняет: “Я раскаялся, что создал вас”...

И все же любовь Бога к людям, как она известна в Ветхом Завете, не сделала Бога человеком.

Где же в мире религий есть представление о том, что любовь Бога к людям столь сильна, что она ввергает Самого Творца в мир людей? Есть много мифов о воплощении богов в мире людей. Но это всегда воплощения неких “вторичных богов”, это повести о том, как один из многих небожителей решился прийти к людям, в то время как Божество, почитаемое в данной религиозной системе как источник всякой жизни, так и не перешло за порог собственного всеблаженства. Ни Прометей, умирающий ради людей, ни Гор, чья жертва была столь ценима египтянами, не воплощают в себе Абсолютное Божество. Страдают герои и полубоги. Но подлинно Высший не делает Себя доступным человеческой боли. Где же мы можем найти представление о том, что не один из богов, а Тот, Единственный, вошел в мир людей?

Эта идея есть в кришнаизме, где Кришна понимается как Личный и Единый Бог-Творец. “Бхагавад-гиту” нередко называют “индийским евангелием”. Эта книга действительно проповедует великую идею 36: к Богу надо подходить с любовью. Не технология медитаций и не жертвоприношения животных приближают человека к Богу, а любящее сердце. Эта идея не была чем-то новым в сравнении с проповедью ветхозаветных израильских пророков. Но для Индии она была вполне революционна.

“Бхагавад-гита” повествует, что “Верховный Господь” Кришна не просто создал мир и не просто дал откровение. Он лично, непосредственно, принес его людям. Он стал человеком. И даже не царем — а слугой, возничим.

И однако при знакомстве с этой;книгой остаются вопросы. Во-пер-вых стал ли Кришна человеком вполне и навсегда? — Нет, лишь на время урока он казался человеком. Его подлинные облики совсем не-человечны37, и он пользуется человеческим обликом лишь как прикрытием, которое позволяет ему ближе подойти к людям.

И человеческая плоть, равно как и человеческая душа, не взяты им в Вечность. Ему не было трудно быть человеком, и сам он не испытал ни человеческой боли, ни человеческой смерти…

Он заповедует людям любить его. Но любит ли он сам людей — остается не вполне ясным; в “Бхагавад-Гите” нет ни одной строки о любви к людям.

Сюжет “Бхагавад-гиты” строится вокруг юного воина Арджуны, который должен силой отстоять свое право на наследство, отнятое у него недобросовестными родственниками. С помощью Кришны Арджуна собирает огромную армию. Но, перед самой битвой, выйдя на поле предстоящего боя, Арджуна всматривается в ряды своих врагов и вдруг осознает с кем же ему предстоит сражаться, и тогда по-человечески потрясенно говорит: “При виде моих родных, пришедших для битвы, Кришна, подкашиваются мои ноги, во рту пересохло. Дрожит мое тело, волосы дыбом встали. Стоять я не в силах, мутится мой разум. Не нахожу я блага в убийстве моих родных, в сраженье. Те, кого ради желанны царство, услады, счастье, в эту битву вмешались, жизнь покидая: наставники, деды, отцы, сыны, внуки, шурины, тести, дяди все наши родные. Их убивать не желаю. После убийства что за радость нам будет? Ведь погубив свой род, как можем счастливыми быть? Горе, увы, тяжкий грех мы совершить замышляем: ради желания царских услад погубить своих кровных. Так молвив, в боренье Арджуна поник на дно колесницы, выронив лук и стрелы; его ум потрясен был горем” (Бхагавад-гита. 1. 29––47).

Человек испытывает боль и сострадание. А божественный Кришна? В эту минуту он находит для человека такие слова: “Покинув ничтожную слабость сердца, восстань, подвижник! Ты сожалеешь о тех, кому сожаленья не надо: познавшие не скорбят ни о живых, ни об ушедших. Эти тела преходящи, именуется вечным носитель тела. Итак, сражайся, Бхарата! Рожденный неизбежно умрет, умерший неизбежно родится; о неотвратимом ты сокрушаться не должен” (1.3,18,26). Все это Кришна говорит “как бы с улыбкой” (2,10). “И без тебя погибнут все воины, стоящие друг против друга. Поэтому воспрянь, победи врагов, достигни славы, насладись цветущим царством, ибо Я раньше их поразил, ты будь лишь орудием, как воин, стоящий слева. Всех богатырей, убитых Мною в сраженье, рази не колеблясь” (11.32––34).

Не буду вступать в спор с философией, которая стоит за этими словами. Скажу лишь, что такая улыбка непредставима на лике Того, Кто плакал на пути к гробнице Своего друга Лазаря (см.: Ин. 11, 35). Такой совет невозможен в устах Того, Кто сказал о каждом человеке: Так как вы сделали это одному из братьев Моих меньших, то сделали Мне (Мф. 25, 40).

И в божестве, которое благословляет на массовые убийства ради исполнения кармически сословного долга, нельзя признать Бога Любви…38

Итак, высшая богословская формула гласит “Бог есть любовь”. Любить означает вобрать в себя как свои радости и беды любимого. Подлинная любовь стремится отождествить себя с любимым человеком. Здесь поистине двое в одну плоть да будут (см.: Быт. 2, 24)39. И потому путь любви это дарение, отдача, вверение, жертва.

Мы уже много говорим о любви, но еще не дали ее определения. Что ж, самую глубокую формулу любви можно почерпнуть из Евангелия: Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15, 13).

Такой любви к людям не открывает ни один богословский образ во внеевангельском мире. И мы спрашиваем Бога Евангелия: “Как Ты любишь людей?” И Он отвечает: “До Моей смерти…” Его любовь не только создала мир. Его любовь не только подарила людям свободу. Его любовь не только дала нам Закон. Его любовь не только даровала нам пророков и мудрость. Его любовь не только приняла человеческий лик. Он не казался — Он стал человеком. “Всю тебя, земля родная, в рабском виде Царь Небесный исходил, благословляя” (Ф. Тютчев). И Его любовь к нам пошла до конца, до предельной точки, до полной отдачи Себя, до полного отказа от Себя, до жертвы и смерти. “Как будто вышел человек, и вынес, и открыл ковчег, и все до нитки роздал” (Б. Пастернак)…

Этот Бог — есть Любовь; Он не просто любит, Он есть Любовь. Он не просто имеет любовь, не просто проявляется в любви: Он есть Любовь.

Что ж, мы начали свой разговор с сомнения в том, что религии можно сравнивать между собой. Но стоило нам разговор о религиозных верованиях перенести в ясную сферу разума, рациональных аргументов, формулировок и сопоставлений, как выяснилось, что религии сравнивать можно, и что при этом сравнении различия между религиями можно выражать в оценочной форме.

Именно обращение к тому чувству человека, тому стремлению человеческого сердца, которое является наиболее таинственным и наименее рациональным чувству любви помогло нам найти способ вполне рационального сопоставления религий между собою. И когда я говорю, что христианство не просто одна из религий, но что это высшая религия, “абсолютная религия” (скажем так вслед за Гегелем), единственная религия, предлагающая действительно достойный образ Бога, то я так говорю не потому, что к столь высокой оценке меня понуждает моя собственная принадлежность к христианству. Этот вывод понуждает сделать обычная человеческая логика. И обычная человечность. И обычное свободомыслие.

Да, чтобы замечать и понимать очевидное, сегодняшнему человеку надо проявить недюжинную способность к свободному, независимому мышлению. Общественные моды, идеологии и газеты уже многие годы внушают нам идею “равенства религий”. Их излюбленный “религиоведческий” тезис Честертон резюмировал так: “Христианство и буддизм очень похожи друг на друга; особенно буддизм” 40 .

Но если к религиям относиться неидеологично, если не усматривать в них прежде всего идейный фундамент некоего тотально-общепланетарного “нового мирового порядка”, если не превращать их в политических заложников человеческих утопий, то обычное чувство реализма внятно поясняет: религии различны. Религии бывают более высокими и более плоскими. И при всем многообразии человеческих религий только христианство узнало и возвестило о том, что же означает величайшее религиозное открытие. Открытие того, что Бог есть Любовь.

ссылки

1 цит. по: Якобсен Т. Сокровища тьмы. История месопотамской религии. - М.,1995, с. 260. Справедливости ради замечу, что это время глубокого кризиса шумеро-вавилонской религиозной традиции, когда в ней усиливается влияние оккультно-магических практик и верований.

2 Крейнович Е. А. Нивхгу. Загадочные обитатели Сахалина и Амура. - М., 1973, сс. 448-449.
3 При изложении верований шаманизма я следую книге А. Б. Зубова "История религий. Кн. 1. Доисторические и внеисторические религии. Курс лекций" (М., 1997, сс. 302-309). См. также: Элиаде М. Шаманизм: архаические техники экстаза. - Киев, 1998; Элиаде М. Мифы. Сновидения. Мистерии. - М., 1996.

4 "Бог убегает от быстроты приближающегося к Нему ума, всегда предупреждает всякую мысль, чтобы мы в желаниях своих простирались непрестанно к новой высоте" - св.Григорий Богослов. Похвала девству. // Творения. т. 2. Спб., 1994, с. 133. См. также т. 1. с. 440.
5 Крон, а не Зевс творец людей: "Создали прежде всего поколенье людей золотое вечно живущие боги, владельцы жилищ олимпийских. Был еще Крон-повелитель в то время владыкою неба..." (Гесиод. Труды и дни, 109-111).
6 Лосев А.Ф. Эллинско-римская эстетика I - II веков. М. 1979. с. 35-37.
7 Клочков И. С. Духовная культура Вавилонии: человек, судьба, время. - М., 1983, с. 115.
8 Крамер С. Н. История начинается в Шумере. - М., 1991, с.118.
9 Блаватская Е. П. Тайная Доктрина. Т. 2, Рига, 1937, с. 630. Между прочим, оккультная и фашистская свастика, зримо демонстрирующая равенство всех направлений, имела и значение, указующее на фундаментальное оккультное убеждение в равенстве "верха" и "низа". См. Воробьевский Ю. Мистика фашизма. // Россия. 12-18 апреля 1995.
10 Франкфорт Г., Франкфорт Г. А., Уилсон Дж., Якобсен Т. В преддверии философии. Духовные искания древнего человека. М., 1984, с. 77.
11 Цит. по: Зубов А. Б. Эсхатологическая уникальность христианства. // Континент, № 78, с. 242.
12 Всю эту процедуру мне довелось видеть в видеофильме "Лики смерти".
13 свящ. Павел Флоренский. Микрокосм и макрокосм // Богословские труды. Сб. 24. - М., 1983, с. 234.
14 преп. Макарий Египетский. Беседа 43,7 // преп. Макарий Египетский. Духовные беседы, послание и слова. - М., 1880, с. 365.
15 преп. Макарий Египетский. Беседа 15,20 // преп. Макарий Египетский. Духовные беседы... сс. 156-157.
16 свт. Григорий Нисский. Об устроении человека. - Спб., 1995, с. 50.
17 свт. Василий Великий. Беседы на Шестоднев, 3. // Творения. ч. 1. - М., 1845, с.1 39.

18 свт. Григорий Богослов. Слово 45 // Творения. - Троице-Сергиева Лавра, 1994, т. 1, с. 665 и Стихотворение о смиренномудрии, целомудрии и воздержании // Там же, т. 2. с. 179.
19 Цит. по: архиеп. Василий (Кривошеин). Аскетическое и богословское учение св. Григория Паламы // архиеп. Василий (Кривошеин). Богословские труды 1952-1983 гг. Статьи, доклады, переводы. - Нижний Новгород, 1996, с. 120
20 Это, собственно, и есть знаменитое "нравственное доказательство бытия Бога", предлоенное Кантом. Подробнее с этим аргументом, за который Иван Бездомный собирался сослать Канта "на Соловки годика на три", можно ознакомиться по моей книге "Христианская философия и пантеизм" (М., 1997, сс. 120-128)

21 Паскаль Б. Мысли. - М.,1995, сс. 136-137.
22 см. Хоружий С. С. Диптих безмолвия. - М., 1991, с. 88.
23 Гершензон М., Иванов В. Переписка из двух углов. - М., 1991, с. 9.
24 Кант И. Критика чистого разума // Сочинения. т. 3. - М., 1964, сс. 487-488.
25 Паскаль Б. Мысли. - М., 1995, с. 137.
26 Лосев А.Ф. Античный космос и современная наука. М., 1927, с.231.
27 Лосский В. Н. Господство и Царство (эсхатологический этюд) // Богословские труды. Сб. 8. М., 1972, с. 214.
28 Блаватская Е. П. Тайная Доктрина. Т. 2. Рига, 1937, с. 201.
29 Зеньковский В. В. Основы христианской философии. М., 1992, с. 148.
30 Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1991, с. 130.
31 цит. по: Лосский Н. О. Ценности и бытие. Париж, 1931, с.131.
32 Дэви-Неел А. Посвящение и посвященные в Тибете. с. 159.
33 Дэви-Неел А. Посвящение и посвященные в Тибете. с. 135.
34 Дэви-Неел А. Посвящение и посвященные в Тибете. с. 138-139.

35 Далеко не все богословско-философские школы ислама считают человека свободным, утверждая, что Бог является непосредственной причиной всех событий. Так, Аль-Газали в трактате "Воскрешение наук о вере" соотношение мира и Бога рисует таким: "Солнце, луна и звезды, дождь, облака и земля, все животные и неодушевленные предметы подчинены другой силе, подобно перу в руке писца. Нельзя верить, что подписавшийся правитель и есть создатель подписи. Истина в том, что настоящий создатель ее - Всевышний. Как сказано Им, Всемогущим, "и не ты бросил, когда бросил, но Аллах бросил"" (Цит. по: Степанянц М. Т. Философские традиции Индии, Китая и мира Ислама // История философии. Запад-Россия-Восток. Кн. 1. М., 1995, с. 413). Человек - место приложения силы Аллаха: "Как вы веруете в Аллаха? Вы были мертвыми, и Он оживил вас, потом Он умертвит вас, потом оживит, потом к Нему будете возвращены" (Коран 2,26). Ветхозаветное же утверждение вполне определенно: Бог "от начала сотворил человека и оставил его в руке произволения его" (Сир. 15,14 - 15).
36 Ее текст датируется V-II веками до Р. Хр. (См. Смирнов Б. Л. Предисловие // Бхагавадгита. Спб., 1994, с. 47)

37 "Твой великий образ со многими очами, устами, о долгорукий, со многими руками, бедрами, ступнями, со многими туловищами, со многими торчащими клыками узрев, миры трепещут, я - также... Все сыновья Дхритараштры спешат вступить в Твои ужасные, с торчащиим клыками зевы; вижу, иные повисли между зубов, с размозженными головами. Как мотыльки, в блестящее пламя попав, гибелью завершают стремленье, так на гибель вступают миры в твои зевы, завершая стремленье. Ты, облизывая со всех сторон миры, их поглощаешь пламенными устами; наполнив сияньем весь мир, твой стрпшный жар его раскаляет, о Вишну! Поведай, кто ты, ужаснообразный, смилуйся, владыка богов; постичь не могу Твоих проявлений" (11. 23-31). Ответ же: "Я Время, продвигаясь, миры разрушаю, для их погибели здесь возрастая" (11.32).

38 "Убийство в бою во имя религиозных принципов и убиение животных на жертвенном огне не считаются актами насилия, ибо совершаются во имя религиозных принципов и являются благом для всех. Принесенное в жертву животное сразу же получает жизнь в теле человека, не проходя медленной эволюции от одной формы жизни к другой. Кшатрии же, убитые в бою, как и брахманы, совершающие жертвоприношения, попадают на райские планеты", так толковал Бхагавад-Гиту основатель современного кришнаизма "Его Божественная милость" Шрила Прабхупада (Шрила Прабхупада. Бхагавад-гита как она есть. Глава 2. Обзор Бхагавад-гиты. Текст 39).

39 Надо заметить, что в ветхозаветном языке слово плоть не имеет привкуса противопоставленности душе, как в патристическом языке, но означает просто "живое существо".
40 Г.К.Честертон. Вечный человек. М., 1991. с.452.

Источник: http://www.pravmir.ru

Метки: Андрей Кураев | Бог | диакон | зоркость зрения | любовь | обрядах | открытие | религии | Рождества Христова | самостоятельность мысли