о.Дмитрий Струев. «Православие или смерть»

Беседа с дьяконом Андреем Кураевым

О. Димитрий: В церковной среде много говорят о том, как «молодеют» прихожане, не только в Москве, но и в провинции. Однако же, если в храм зайти, молодых прихожан по головам посчитать, и каким-то образом попытаться вычислить процент более-менее воцерковленной молодежи, то картинка получится достаточно трагичная. Основания для оптимизма в плане миссионерской молодежной среде есть?

О. Андрей: Для оптимизма всегда есть место – если разрешить ему быть локальным. Хочешь радости от успешности своих дел – смирись до того, чтобы дела твои были маленькими, а не «мессиански-глобальными». То есть – перейди к “этике малых дел”. В стратегическом смысле я не вижу такой перегрупировки церковных сил, которая могла бы дать надежду на решительный прорыв. Действительно, процент молодежи в храмах стал заметно выше, если этот процент брать от числа наших же прихожан. Было два юноши в храме – стало 20. Этого, конечно, хватает для того, чтобы, смотря из алтаря на море наших прихожан, выделить эти милые лица и про себя порадоваться: слава Богу, это много больше, чем двадцать лет назад. Но если проценты исчислять от численности всего их поколения? То выйдет сильно меньше одного процента. Этого минимума хватит для воспроизводства «церковных кадров», для заполнения семинарских скамей. Но этого мало для возвращения Церкви в толщу народной жизни.

Утешение можно найти еще в Евангелии. Из него ведь следует, что самый лучший миссионер на нашей планете – Иисус из Галилеи – имел очень плохой пиаровский результат. Из миллионного населения Палестины за ним пошло семьдесят человек. В любой современной пиар-компании такого проповедника – менеджера – рекламного агента – уволили бы, а нас этот пример учит радоваться немногим. Есть замечательные слова Цицерона: “Человечество живет немногими”. А Церковь вообще живет Одним Человеком.

И еще я научился совмещать пессимистический настрой своего разума с оптимистичностью моего повседневного опыта. Ежедневно я встречаюсь с молодыми людьми, и вижу, как они отзываются, реагируют на мое слово. Те люди, которых я вижу лично, способны слышать и меняться. Догадываюсь, что кроме них в стране есть еще и многочисленные телепузики – но с ними я почти не пересекаюсь. Именно встречи с такими молодыми людьми, кто с интересом, серьезным таким, судьбоносным интересом присматривается в сторону Церкви, и позволяют мне сохранить необходимую рабочую активность.

О. Димитрий: Вы упомянули о проблемах в современной церковной жизни,, которые не дают основания для оптимизма в отношении миссии – можно более подробно о том, что вы имеете в виду?

О. Андрей: Когда я вошел, вот сейчас, в стены Кремлевского Дворца Съездов, первая же телекамера набросилась на меня с характерным вопросом: “отец Андрей, это Юбилейные Рождественские чтения…”. И все настроение тем самым испортили. Эта наша юбилейная болезнь такую тоску уже наводит… Церковная жизнь сводится к бесконечному выискиванию юбилеев и их торжественному празднованию. Юбилейность - это подчеркнутая обращенность в прошлое. Причем заведомо самовосхищенное обращение, некритическое, беспокаянное.

Так вот, у нас есть потрясающее расхождение между помпезно-официозным благодушием церковной юбилейной жизни и тем, что реально происходит в стране. Посмотришь наши официальные церковные издания – и церковная жизнь предстает в виде большого «букета в шоколаде». Совершенно неадекватно (и уже не первое столетие) соотношение между масштабом национальных бед и вызовов – и нашей реакцией.

Да, история Церкви сложна и богата. Но Господь призвал нас к жизни в сегодня! Миссия – диалог с современным миром, а не с позавчерашним. У нас же даже публикации по миссиологии – и то почти все на тему истории миссии. Про Кирилла и Мефодия, Иннокентия и Иннокентия… Но практически нет размышлений и советов о том, как вести миссию сегодня. И совсем нет рассказов о негативном миссионерском опыте - как в истории, так и в современности. Ведь если христиане на планете в меньшинстве – значит, что-то у нашей миссии не удалось! Но что же именно?

О. Димитрий: Помните, у Окуджавы: “А все-таки жаль: иногда над победами нашими / встают пьедесталы, которые выше побед”.

О. Андрей: Совершенно верно. В каждом столетии появляется свой Кирилл или Иннокентий или Макарий. Потом рассказ об этих подвижниках проповеди становится частью семинарской программы. Были, мол, такие удивительные люди… Богатыри, не мы… Но как бы это сделать появление таких людей в Церкви частью ее обыденной жизни, а не редкого чуда?

О чуде можно лишь молиться. Есть иконы, явленные как чудо. Но наличие нерукотворных образов не означает же отсутствие центров по подготовке иконописцев. Вот так должно быть и с миссионерством. Нельзя его строить лишь на энтузиазме отдельных людей. На общецерковном уровне необходимы институции, которые а) сами вырабатывали, копили и обобщали бы миссионерский опыт; б) передавали его молодым; в) помогали бы в реализации миссионерских проектов и г) давали бы средства для их реализации. Как здорово, бывает, работают церковно-общественные фонды, посвященные восстановлению знаменитых монастырей! Там задействованы такие имена, такие чины, такие средства! А что изошло от «Миссионерского Фонда»?

Приоритеты понятны: сначала – собирание камней, а потом – людей. Потом, так потом. Можно было бы утешиться формулой «лучше поздно, чем никогда». И таким путем от локального оптимизма перейти к глобальному. В конце концов, для Церкви это естественно - расти неслышно, органично. Неслышно растет и распускается цветок, незаметно растет ребенок (это соседские дети растут быстро, а свои незаметно). Точно так же и церковная жизнь – органично, потихонечку растет. Да только вот сроки, ограничивающие такое «тихое и безмолвное житие» очень уж очевидно-коротки. Никогда у нас не было такой ситуации, когда нам четко и ясно был бы виден предел нашей национальной истории. России осталось пятьдесят-шестьдесят лет до превращения в Московский халифат. Это демографическая реальность. Страна вымирает в темпе миллиона человек в год, так что чисто математически ее будущее легко просчитывается. Поскольку же мы видим, что многодетные семьи только у религиозно-мотивированных людей, становится очевидно, что формула “Православие или смерть” перестает быть формулой фанатиков, превращаясь в демографическую и математическую. И значит, судьба русского народа и русского государства в руках Церкви. В том смысле, что если Церковь сможет выйти за пределы кадильного занавеса, переступить через некоторые свои стереотипы – не догмы, а психологические стереотипы - и обратиться к молодежи и детям на языке понятном и доходчивом для них, а не для тех, чьи юбилеи мы отмечаем, то в этом случае у этих детей будут дети, а, значит, будет будущее и у России.

Если же мы будем и дальше только друг другу отвешивать комплименты, и праздновать взаимные юбилеи, то в этом случае историки будущего будут иметь основание сказать, что Русская Церковь не заметила гибели своего собственного народа. Пропраздновала.

О. Димитрий: о.Андрей, если вернуться из глобальной постановки проблемы к локальной деятельности: вы сказали о той реакции студентов, которую вы видите во время своей работы… Вы можете сказать о своих неудачах? Для того чтобы, скажем так, миссионерам начинающим какие-то ошибки, которые может быть где-то были в начале вашей работы, какие-то ошибки можно было бы учесть: что вот так вот делается, вот так вот говорить не надо потому что вот здесь вот может быть ошибка, провал.

О. Андрей: Есть ошибки очевидные, а есть спорные вещи – то, что кому-то постороннему кажется ошибкой.

Есть «ошибки» запланированные и настоящие, нежданные конфузы.

Запланированная ошибка – это когда я говорю нечто, о чем заранее знаю, что часть аудитории меня за это осудит. Но я считаю эту жертву допустимой, ибо в итоге ко мне повернутся те, чье внимание и понимание мне в данном случае важнее.

Осудивший будет помнить только свою реакцию и потом будет только о ней рассказывать всем, кто в его присутствии произнесет мою фамилию. Но этот осудивший сидел в зале, а не рядом со мной, на сцене, и он не видел и не запомнил, как изменились при этом лица и взгляды тех студентов, ради которых я сказал то, что сказал.

Конечно, есть множество настоящих и ежедневных ошибок. Не расслышал, не допонял вопроса. Не нашел нужный довод. Не смог скрыть своей усталости или раздражения от дебильности «оппонента». И т.д. и т.п. Но если вы ожидаете от меня услышать покаяния в том, что я-де защищал «Гарри Поттера» или рок-музыку, то вот в этом я как раз повода для покаяния не нахожу.

От наблюдения за ошибками и своими и чужими могу все же вынести еще один совет: надо скорее избавляться от несомненной ошибки начинающего миссионера – от установки на собственную успешность. Когда кажется, что у меня уже столько аргументов, знаний, плюс бездна личного обаяния, что если сейчас меня закрыть в одной комнате с атеистом на трое суток, то на четвертый день он от меня выползет прямо во «объятия Отча» – не то что крещения, а монашеского пострига запросит. Затем следует некоторое неожиданное разочарование – оказывается, ты можешь быть интересен не для всех. И еще одно открытие – уже богословское: даже если ты все замечательно обосновал, все равно у Господа есть Свой замысел, Своя свобода. Может быть, Он не желает, чтобы вот этот человек обратился именно через твою активность и именно сейчас. Надо уметь терпеть свободу Бога, надо уметь терпеть свободу людей, при этом учиться радоваться немногим.

Это очень распространенная ошибка, когда начинающий проповедник полагает, что он войдет в класс, и все будут настолько им «обаяны», что колонны школьников сразу двинутся к нему на приход. А этого не происходит. И тогда два вывода.

Первый – это мягкое разочарование. То есть: “Ох, это я не способен к миссионерству, поэтому не надо мне нарываться на отторжение моих неумелых слов. Стану как все, буду себе спокойно служить. Кого надо, Господь Сам приведет”. Это мягкий вариант разочарования в миссионерстве.

Жесткий вариант – когда священник не в себе видит причину, не в своей личной неготовности или бесталанности, а во временах. “Дети даже меня не послушали… Ну, значит, дети – антихристовы. Печать на них лежит, на этом поколении последних времен. Их беспокаянность – признак конца света”… Ну, а дальше – читайте «чукотское письмо» и прочие причитания борцов с ИНН.

Хотя иногда первый вариант разочарования был бы полезен – в том случае, если бы он приводил еще к одному выводу: “Да, к сожалению, так сложилась моя собственная жизнь, что меня не научили, и я не научился общаться с молодежью, не могу я говорить за пределами храма… Ну, раз так, тогда буду сугубо молиться о тех моих сослужителях, у которых такой талант есть и которые несут именно этот крест”. Если разочарование привело к такому выводу – то это хорошо.

Но чаще бывает иначе, и разочарование выливается в осуждение. “Вот, я-то все делаю правильно – а меня не послушали. Если моего коллегу-соседа слушают – значит, он делает неправильно. А, значит, и православие его сомнительно”. Наклонность к таким осудительным сплетням в нашей церковной среде весьма заметна.

Какие еще бывают ошибки? Нельзя отождествлять критическую реакцию на меня с критической реакцией на православие. Если человек нелицеприятно реагирует на меня, не всегда из этого следует делать вывод, что это хула на Христа, а я стал Христовым мучеником. Может быть, я получаю эти нехорошие слова и реакции именно за свои собственные промахи, за то, как, а не за то, о Ком я говорю.

Еще есть ошибки, о которых знает каждый миссионер. Любой капитан знает, что не надо вести корабль на рифы. Но не всегда он замечает эти рифы, и не всегда может справиться с ветром и течением, которое именно на рифы его и несет.

Общеизвестны Сцилла и Харибда миссионерства. Сцилла – это остаться всецело самоидентичным при погружении в другую среду: вот какой я в храме, в епархиальном управлении, в монастыре - таким же, с таким же лицом, с такими же словами я буду и в молодежной аудитории. В этом случае есть опасность оказаться там совершенно инопланетным и монолитным метеоритом, который не вступит в таинство контакта и понимания. И не произойдет перевода с нашего церковно-китайского языка на язык, понятный современным людям.

Вторая же опасность миссионера, противоположная – Харибда: стать “своим в доску”. То есть настолько адаптироваться к условиям этой нецерковной субкультуры, что тебя начнут считать «совсемсвоим», и тогда ты для людей будешь интересен как “свой кореш”. Ну а то, что будет связывать тебя с христианством, будем ими восприниматься как твои личные тараканы, и не более того. То есть ты будешь слишком понятен, и тогда у них не будет вопроса о твоей вере, они не заметят стержня твоей жизни.

Источник: http://www.ekkl.ru

Метки: Андреем Кураевым | воцерковленной молодежи | дьяконом | миссионерской | молодых прихожан | церковной среде